Луна-парк
Как-то раз, в Горький приехал Луна-парк и двоюродный брат Гарик повел меня кататься на аттракционы. Я был, конечно, очень сосредоточен и внимателен: таких парков в России не было, все это было уникальной и очень волнующей возможностью познакомиться с другим миром! Я интересовался, сколько чего стоит, и отказывался от аттракционов под причиной «надо подумать». Брат уже не знал, что и делать, и начал меня активно пытать, боюсь я или что? И тут выяснилось, что я считаю мелочь и планирую, на какие аттракционы мне хватит, а на какие – нет!
Несчастье
С самого детства помню, что в семье были машины. Первый Москвич 412 папа купил в год моего рождения или что-то около того. Залез в долги, но это стоило: машина – чудо прогресса! Говорят, он больше стоял, чем ездил, его все время чинили. Отца выручал дядя Боря, муж моей тетки, у них машина уже была, он и завел отца на тачку. Рукастый был мужик, и вообще – это была очень близкая нам замечательная семья. Выручали и другие мастеровые приятели. У одного из них, Жени Гуревича, были ногти – телевизоры, я не уверен, но, наверное, это заболевание какое-то… Концы пальцев расширены и покрыты боль шими выпуклыми ногтями. Я мог таращиться часами на быстрые пальцы незаменимого спасителя Жени, который ими ловко ковырялся с мотором у нас в гараже. Эти большущие пальцы умели подобраться в недосягаемые щели движка или удерживали малюсенькие винтики и пружины. Так я и стал автомобилистом. Отец, как и все, стремился к лучшей жизни, и поняв через годик, что наш Москвич вовсе не создан для езды, а имеет свои собственные меланхолические планы на жизнь в уютном гараже, исхитрился и поменял машину на жигули: вот с этого момента наша семья и начала ездить с удовольствием и ветерком!
Стремления отца, однако, никуда не пропали, и иногда машины менялись на другие, наверное, поновее или получше, так он и крутился, не забывая что-то подзаработать на выгодных продажах и покупках. Все наши родители, бабушки и дедушки, стояли в многолетних очередях на квартиры и машины, впрочем, как и многие знакомые, и если раз в несколько лет кому-то приходило письмо счастья, то это означало настолько большой куш, что жизнь владельца прямо менялась, как при супер-выигрыше в лотерею! Ведь на так называемом в то время «чёрном рынке» все это стоило в полтора или два раза дороже!
Помню, как возбужденный эмоциями отца, я весь счастливый в пять лет рассматривал новенькую ВАЗ 21011, которую мы приобрели. Отец обсуждал цвет, он был какой-то не белый, а молоч ный! Какие-то мелочи были в диковинку в этой чудо-машине, то ли добавили новейшую, ультрасложную систему – обогрев заднего стекла, то ли неимоверный наворот в виде радиоприёмника, ну, в общем, все были в восторге.
Было лето, у нас гостила бабушка из Горького. Мы куда-то ехали по Пискаревскому. Огромный сто тридцатый ЗИЛ на светофоре, не тормозя, въехал в зад нашей одиннадцатой, на одиннадцатый день, после её приобретения. Есть что ли всё-ж магия цифр?! Или аура кладбища пыталась затащить нас в иной мир. Все произошло около кладбища. В машине была почти вся семья, двое родителей спереди, и я с бабушкой сзади.
Кузов машины потом долго стоял у нас на даче, он представлял из себя гармошку, восстановить его было невозможно, зачем и почему он там стоял – не знаю. Отец и мать были пристегнуты, поэтому практически не пострадали, у бабушки сломались шесть ребер, а у меня об переднее сиденье нижняя челюсть… ну про сотрясение мозга можно не говорить.
Ночь, ребёнка без сознания держит на руках папа, я с разорванным ртом заливаюсь кровью. Кто-то из проезжающих машин открыл дверь ЗИЛа, и оттуда вывалилась какая-то спящая пьяная тварь.
При переломе у меня развалился сустав крепления челюсти к черепу, хрящ, прямо полностью, как-то отпал или отделился, челюсть не держалась. Мне залили пластик между задних зубов с ужасным душащим химозным запахом и вкусом. Когда он застыл, получилась «шина», она прожила во рту минимум полгода. Далее, чтоб закрыть рваный, со швами рот и придать мне более умный вид, примотали челюсть к голове бинтами, и так, в образе то ли космонавта в белом шлеме, то ли египет ской мумии, я продолжил житье-бытье. Сначала меня кормили бульонами через нос, но попозже стали заливать жидкое топливо и через щель во рту.
Папа был врачом, как я уже писал ранее, и непрерывно обсуждал спасение челюсти. Наконец стало понятно, что главный светила в челюстно-лицевой науке – профессор Балон.
Вспоминается анекдот: «нет такого слова, которое не может служить еврею фамилией».
Как всегда, к хорошему специалисту стояла очередь, и помню, как мы сидели в ней, несмотря на врачебные знакомства. Я уже был в курсе всех кошмарных перспектив о взрослом мне с большой головой и левой нижней челюстью шестилетнего ребёнка.
Балон, как и все предыдущие, воткнул пальцы мне в уши и стал прощупывать суставы и смотреть снимки. Вердикт был ужасен: операция необходима, но шанс, что питание кости, а оно ответственно и за рост челюсти, восстановим не более двадцати пяти процентов. Для меня значительно больше ужаса было в операции, и я немедленно начал нытье, что надо попробовать без нее, и что я не хочу, и так далее. А для родителей, понятное дело, несчастьем стал вердикт о мальчике для цирка уродов…В центральной районной больнице Всеволожска, где работал отец, была Инесса Андреевна, очень приятная тетя, которая все время осматривала меня ещё до Балона. Она не согласилась со светилом и, к моей большой радости, в тот момент уговорила отца подождать с операцией. Аргумент о том, что её, операцию, ещё успеем сделать, сработал, несмотря на риски, затягивая это дело, процент удачи понижался. Меня возили к Инессе все время, и она разрабатывала мне челюсть. Мы пытались двигать челюсть влево, вправо и вверх, вниз, хотя может это был и просто периодический осмотр для решения об операции. Инесса считала, что сохранился кусочек хряща, и он может как-то скрепить дружбу костей, подрасти или регенерировать что ли, и тогда через него пойдет питание и рост кости. И она была права!
Что-то улучшилось. В рот стали попадать разные продукты маленькими кусочками и порциями, и я размельчал их резцами или здоровой стороной. Инесса спасла меня от уродства и мучительной, одинокой, никому не нужной бесполезной жизни, полной страданий и понимания своей отверженности обществом. Потом, когда она станет стоматологом и будет заведовать зубным кабинетом в совхозе «Щеглово», я, сначала с мамой, а потом и один, стану навещать ее раз в полгода или в год. Хотя мотаться туда занимало полдня. Я доверял ей сверлить свои зубы и рвать из них нервы, несмотря на пренеприятнейшие эмоции и ощущения, которые сопровождали всех владельцев зубов в те годы. Я входил в этот кабинет, и она обнимала меня, как своего ребёнка и мы вместе гордились тем, что я росту не по годам, а по часам и получаюсь ладным и приятным человечком. (Свое мнение, читатель, держи при себе.) Это были встречи ребёнка со второй мамой и оба знали, что любят друг друга и ждут. Понятно, что пальцы в уши засовывались каждый раз, и я двигал челюстью в привычных направлениях, а моя спасительница ощупывала хрящ, как редчайшую драгоценность, и о чем-то думала, возможно, о медицине, а, возможно, о чудесах…
Над пьянью, которая въехала в нашу жизнь на ЗИЛе, был какой-то суд, по-моему, его осудили, насколько, не помню, это очень справедливо, ведь он принес нам тяжкие телесные, выражаясь юридическим языком.
Впоследствии, если когда-то где-то меня просили открыть рот, я всегда гордо заявлял, что широко открыть не смогу, так как я уникален, и пытался рассказать свою историю, не всегда слушали, конечно, но я пытался. Лет десять ещё я мог щелкать челюстью. Хруст шёл изнутри головы и надо сказать вызывал любопытство слушателей. Все знают фильмы про супергероев, Бэтмена, челове ка-резинку, огненного человека и так далее. Я же стал щелкунчиком! Если бы я поехал в Америку, уверен меня бы взяли в кино, вместе с этими всеми чудесными ребятами спасать мир от злых сил. Чем именно может суперщелкунчик помочь в экстремальной ситуации?! Да это не моя забота, а Голливудского сценариста.