— Ты хочешь, чтобы с тобой обращались как со шлюхой? Хочешь грубого насилия? — со злостью спрашивал он.
Фиалковые глаза сверлили его.
— А ты обращался со мной иначе? — выпалила она, пытаясь побольнее уязвить его. — Я всегда была для тебя не кем иным, как твоей личной шлюхой, и это все, что тебе требовалось от брака.
Горечь обиды захлестнула ее, когда она осознала, что была далеко не единственной женщиной, спящей в его могучих объятиях и испытывающей дрожь от его умелых ласк.
— Я не ожидала, что окажусь твоей первой женщиной, но хотела быть по крайней мере последней и единственной. — Слезы заливали глаза, но Тори гневно смахнула их, желая доиграть пьесу. — Ты предал мое доверие, и я не хочу этого прощать. Если я для тебя не более, чем одна из многих потаскух, которых ты посещаешь, то должна и вести себя соответствующе!
Дру был взбешен. Он мог оправдываться до посинения и все равно не сумел бы переубедить упрямую Тори! В ее глазах он будет виновен до тех пор, пока не сможет доказать своей невиновности, а если и сможет, она, вероятно, обвинит его в подкупе свидетелей. Он так ждал этой ночи, но Тори все испортила своей ребячливой тирадой и попыткой представить бесстыдную потаскуху.
Вскочив с постели, Дру сунул руку в карман и швырнул Тори полную горсть монет и золотых самородков.
— Вот тебе деньги, шлюха! — закричал он. — Найми учителя, милочка, чтобы он обучил тебя, как обольщать мужика. Тебе еще долго предстоит в этом практиковаться. А если ты думаешь, что я шляюсь по всему городу, то, может, так оно и есть, просто чтобы доказать, что ты права.
Это были жестокие слова, но гнев и разочарование развязали ему язык и заставили их произнести. То, что Дюк Кендрик сказал то же самое несколько часов назад, заставило Тори с трудом удержаться от слез. С таким же успехом Дру мог сказать, что она просто не может сравниться с женщинами, которых он знал, и что неопытность неприятна ему.
Теперь правда открылась, и Тори больше ни минуты не могла оставаться в одной комнате с этим мускулистым животным. Дру не мог нанести раны глубже, если бы даже избил ее.
Ругаясь вполголоса, Тори схватила подушку и простыню и направилась к двери. Когда Дру схватил ее за руку, она повернулась и ударила его по голени, используя прием, которому он ее сам научил. Но это не помогло, и тогда Тори укусила его за руку, которой он вцепился ей в запястье. Вскрикнув, Дру выпустил ее.
Тори кубарем скатилась по лестнице и вылетела через заднюю дверь на улицу, решив затаиться в темноте, прежде чем Дру выследит ее. Ей было все равно, где ночевать, лишь бы не вместе с этим ужасным разъяренным мужиком!
— Черт подери, Чикаго, возвращайся! — кричал Дру ей вслед.
Гнев и унижение придали Тори сил. Когда Дру достиг задней двери, она была уже далеко. Пронзительные синие глаза вглядывались во тьму, отыскивая пять футов два дюйма своей головной боли. Бормоча что-то себе под нос, Дру свернул за угол дома, раздумывая, за каким деревом прячется Тори.
Тихо, как кошка, Тори обогнула дом, скрываясь за кустами, пока не достигла амбара. Следуя по дорожке лунного света, струящегося через центральную секцию открытой с одной стороны конюшни. Тори тихо двинулась мимо ряда стойл. Стоящий там скот беспокойно задвигался, но, к облегчению Тори, никто не выдал ее ржанием, мычанием или блеянием.
Она решила, что большой амбар из камня и дерева станет ее спальней. Она предпочтет спать на соломе, чем со своим муженьком. Подумать только, он говорит о ней, как о бифштексе. Тори злобно пожелала, чтобы он сам им оказался: она с удовольствием изрезала бы его на мелкие кусочки!
С подушкой и простыней под мышкой Тори пробралась на сеновал.