— Ага, — согласилась девочка, державшая руку Авалон, и принялась давить на уколотый палец, покуда из ранки не вытекла круглая капля алой крови.
— Если шип останется в ранке, будет ужасно чесаться, — со знанием дела пояснила девочка.
Авалон окинула взглядом своих добровольных спасительниц и лишь сейчас заметила, что их ладони и пальцы обмотаны полосками полотна. И все равно на руках у них было множество царапин.
— Видно, я не такая милая, если шипы ежевики не склоняются передо мной, — неловко пошутила Авалон и тут же пожалела, что так легкомысленно говорит об их священной легенде.
Девочки приняли ее слова всерьез и, качая головами, наперебой залепетали, что миледи, мол, конечно, такая же милая, как жена древнего лэрда. Это шипы ежевики, видно, переменили свой нрав из-за проклятия.
Авалон мучительно было думать, что эти доверчивые болтушки и впрямь считают, будто она — живое воплощение легенды, когда на самом деле она ничего, ничего не может сделать, чтобы оправдать такую безоглядную веру.
— Что случилось? — спросил Маркус.
Он подошел незаметно, решив, как видно, узнать, отчего девочки бросили работу.
— Ничего, — ответила Авалон и, мягко высвободив руку, сунула в корзинку девочки клочки собранной шерсти.
Девочки брызнули прочь, словно стайка испуганных воробьев, и снова взялись за дело.
Маркус подошел к Авалон, с серьезным видом взял ее руку.
— Нужно выдавить из ранки кончик шипа, — заявил он, поднося уколотый палец к своим губам.
— Да, я знаю… — начала Авалон и осеклась, когда он губами обхватил ее палец и принялся посасывать ранку.
Зачарованная, она молча стояла перед ним и всем своим существом впитывала влажное тепло его языка, его нежных и жарких губ. Мир вокруг исчез; Авалон не чувствовала ни боли, ни холода, ни смущения, потому что во всем мире остался только Маркус, его склоненное лицо, властные губы, тень от его ресниц на обветренных смуглых щеках.
Потом он поднял голову, и взгляды их встретились. Что-то дрогнуло в душе Авалон. Она хотела отвести взгляд, но не смогла, словно светлые глаза Маркуса сковали ее на месте незримыми цепями.
— Что, лучше? — спросил он вслух, не отпуская руки Авалон. И, не дожидаясь ответа, опять склонился над ее ладонью и коснулся поцелуем чуть дрожащих пальцев.
И снова Авалон накрыла с головой темная волна желания, сладкий трепет пробежал по ее телу. Сама того не замечая, она шагнула вперед, потянулась к Маркусу, к манящей силе, которая исходила от его дерзких и нежных губ.
Тогда Маркус привлек ее к себе и легко, нежно поцеловал.
Он все время мучительно помнил, что они не одни в долине. За ними следят сотни глаз. Поэтому, сдержав себя, он ограничился только этим сладостным, но кратким поцелуем и почти сразу отстранился.
— Суженая… — чуть слышно прошептал он.
— Авалон отшатнулась так, словно ее ударили.
— Что? — потрясение проговорила она.
— Суженая, — повторил Маркус и покачал головой. — Просто нежное слово, миледи.
Он и сам не знал, откуда взялось это слово. Маркус никогда прежде не слышал его от других, да и сам так никого не называл. И все же это слово идеально подходило к Авалон, словно было создано именно для нее. Авалон, к несчастью, была другого мнения. Отступив на шаг, она исподлобья глянула на Маркуса, и он понял, что миг волшебства исчез безвозвратно. Авалон опять стала упрямицей, не желавшей смириться с неизбежным.
— Все это неправда, — пробормотала она, глядя за спину Маркусу, на каменные останки эльфа.
— Отчего же? — спросил Маркус, проследив ее взгляд. — Отчего же неправда, Авалон? Случались на свете и более удивительные вещи.