Они стояли бок о бок — два чужака в этом горном краю. Бальтазар задумчиво оглядывал долину, заросли ежевики, смятый человекоподобный камень.
— Удивительная страна, — наконец сказал он.
Авалон пожала плечами и промолчала.
— Дикие земли и храбрые люди, — продолжал маг. — Эти горы, похоже, могут заговорить с господом, если он одарит их речью. Волшебство, древние предания, крепкое хмельное питье. От такой смеси у кого угодно голова пойдет кругом.
Вернулся ветер, зашуршал в траве у их ног, и девочки-собирательницы очнулись, молча вернулись к своей работе, хотя по-прежнему поглядывали то на Маркуса, то на Авалон.
Наклонившись, Бальтазар сорвал цветок с голубовато-белыми лепестками.
— Я хочу задать тебе один вопрос, леди. Ты ответишь?
Авалон смотрела, как его темные гибкие пальцы скользят по белизне лепестков.
— Отвечу, — сказала она, — если смогу.
Маг улыбнулся.
— Взвешенный ответ умудренной годами души. А вопрос таков: что ты помнишь об этом месте?
Озадаченная, Авалон неуверенно огляделась по сторонам.
— Ничего, — сказала она наконец. — Я здесь не бывала ни разу. Хэнок поселил меня в деревушке, далеко к северу. Там я и жила все время.
— Нет-нет! — Маг замахал рукой, отгоняя эти слова, точно надоедливых мух. — Не из этой жизни — из предыдущей. Что ты помнишь?
— Не из этой жизни? — смятенно повторила она. — Не понимаю.
— Иные люди верят, что после смерти мы вновь и вновь возвращаемся в смертную плоть. Они говорят, что каждая такая жизнь — это урок, преподанный душе, дабы приблизить ее к господу.
Авалон с полуслова поняла его и задумалась над этой еретической мыслью.
— Значит, рая вовсе нет? И ада — тоже?
Маг улыбнулся, едва заметно, лишь уголки рта дрогнули в сдержанном веселье.
— Это уже предмет для теологического спора.
Впрочем, я полагаю, что ад — это когда душа постоянно возвращается в мир, так и не выучив своих уроков.
Но ведь призрак и вправду рыдал, и его страдальческие речи разрывали душу Авалон. Омерзительный запах серы был реален, как ветер и горы.
— И каков же будет мой урок? — медленно, недоверчиво спросила Авалон, не отрывая глаз от цветка, который маг вертел в руках.
— Только ты можешь это сказать, — ответил Бальтазар. — Только тебе дано это знать. Ответ — в глубине твоей души. Там его и ищи.
Он вдруг поклонился Авалон, прижав ладони ко лбу, а затем вручил ей цветок.
Девушка приняла его, мельком глянула на хрупкие лепестки, на зеленый бархатистый стебель. Когда она подняла глаза, маг был уже далеко. Он широкими шагами шел по тропе к Саверу. Маркус не сводил с нее глаз.
Авалон отвернулась от него и увидела, что девочки тоже глазеют на нее и жарко перешептываются.
И вдруг Авалон почувствовала себя глубоко, отчаянно одинокой. С детских лет не знала она такого полного одиночества. В те далекие дни одиночество было ее врагом, и она боролась с ним так же яростно, как боролась со всеми другими врагами, начиная с Хэнока. И теперь ей было не слишком приятно понимать, что она по-прежнему одинока.
Поблизости рос пышный куст ежевики. Авалон побрела к нему, издалека заметив, что на шипах белеют клочки овечьей шерсти.
Авалон протянула руку и с неожиданной легкостью сняла клочок шерсти с шипа. Рядом был второй клочок, побольше. Авалон потянулась и за ним и уколола палец.
Девушка отдернула руку. На пальце выступила яркая капелька крови. Отчего-то Авалон вдруг захотелось плакать.
— Ой, миледи, — произнес за ее спиной девичий голос, — вы поосторожней с этими шипами. Они так колются.
Сунув под мышку корзинку с шерстью, девочка взяла ладонь Авалон и осмотрела царапину. Другие девочки бросили работу и окружили их.
— Могло быть и хуже, — заметила одна.
— Нужно выдавить кончик шипа, — посоветовала другая.