Не оборачиваясь, она услышала, как он шагнул ближе, хотя даже не попытался коснуться ее.
— Этого довольно, чтобы усмирить твой воинственный пыл. Земли, поместья, деньги — все это я предлагаю тебе. Я сама обращусь к королю с прошением передать все это тебе. Я подпишу все, что ты пожелаешь. Если хочешь, считай это выкупом. — Авалон обернулась, лучи солнца осветили ее сзади, оставляя лицо в тени. — Только отпусти меня.
Маркус стоял ближе, чем она думала. Только руку протянуть. Авалон не могла разобрать, о чем он думает. Их разделяла непроницаемая преграда, и во взгляде у него была одна лишь холодная решимость.
— Мало, — сказал он.
— Земли, стада, доходы. Великолепные поместья. И все это — твое, твоего клана.
— Мало.
— Ничего больше у меня нет, — чуть слышно произнесла Авалон.
— Ошибаешься.
Маркус все же протянул руку — и коснулся ее волос, обвил свои пальцы серебристой прядью, поднес к солнечному свету. Он разглядывал прядь, озаренную солнцем, с таким видом, словно лишь она была достойна его внимания.
— У тебя есть еще многое, — медленно проговорил он и, подняв голову, перехватил ее взгляд.
И снова жаркая безжалостная волна накрыла Авалон с головой, и она ощутила на губах его губы, нежные, горячие, властные. Не прерывая поцелуя, Маркус притянул ее к себе, и Авалон с радостью приникла к нему, Тонкая ночная рубашка была ненадежной преградой, и Авалон всем своим существом впитывала жар его сильного тела, хмельной нектар поцелуев, уверенную силу объятий. Вновь она ощущала себя живой, изумительно живой, и причиной всему был он, этот человек, ее враг.
Маркус обнимал ее крепко, но бережно, помня о больном плече.
— Вот чего я хочу, — прошептал он, жарким дыханием щекоча ее губы. Затем отбросил прядь серебристых волос и губами коснулся ее точеной шеи. — Неужели не понимаешь?
Авалон не ответила. А что она могла ответить? Плоть ее таяла в его объятьях, словно снег под жаркими лучами солнца, и так же неуклонно таяла ее воля, покоряясь новому, неотвратимому чувству.
Не важно, кто он такой. Не важно, кто она такая. Все не важно, кроме одного — только бы он подольше обнимал ее.
— Ты ведь тоже хочешь этого, верно? — Маркус накрыл ладонью грудь Авалон, чего прежде не делал ни один мужчина. Это было восхитительно.
— Хочешь? — повторил он, и Авалон знала, что ответ ему был не нужен. Пальцы его чуть сильнее сжали ее грудь.
Авалон не сумела сдержать стона. Наслаждение пронзило ее, точно молния.
Маркус вновь поцеловал ее, жадно и крепко. И вдруг рывком притянул ее к себе, подхватил на руки.
Авалон снова вскрикнула, но на сей раз уже от боли в ушибленном боку.
Маркус тотчас почуял неладное и замер.
— Что такое? — нахмурившись, быстро спросил он.
— Отпусти, — сквозь зубы, с трудом выговорила Авалон.
Маркус осторожно поставил ее на ноги.
— Я не мог задеть плеча. Ты что, ранена?
— Нет, — ответила Авалон, стараясь держаться прямо, но получалось плоховато. Маркус окинул ее проницательным взглядом, и лишь тогда она спохватилась, что невольно прижала руку к больному месту.
— Дай-ка, я взгляну, — сказал Маркус.
— Нет! — вскрикнула Авалон и отпрянула.
Лицо Маркуса мгновенно заледенело. Теперь перед ней стоял лэрд, только лэрд, холодный, безжалостный, властный.
— У тебя есть выбор, — жестко проговорил он. — Сними рубашку и покажи мне свою рану, или я сам тебя раздену.
Авалон поняла, что проиграла.
— Отвернись, — зло бросила она.
Маркус подчинился и ждал, скрестив руки на груди. «В конце концов, — подумала Авалон, — это всего лишь ушиб». Действуя здоровой рукой, она стянула через голову рубашку, затем схватила с кровати одеяло, укуталась им так, что виден был только ушибленный бок, и села.
— Можешь повернуться, — угрюмо сказала она.