Брайс подскочил, как ужаленный:
— Как?! Дорогая Авалон, неужели ты так скоро нас покинешь?
В зале воцарилась гробовая тишина.
Авалон помедлила, затем, не вставая, ответила:
— Пожалуй, да. Это был долгий и утомительный день.
Под ее настороженным взглядом Брайс быстро подошел к креслу Абигейл и положил мясистую ладонь на плечо жены.
— Но сейчас ведь еще так рано, Авалон! Да и Абигейл говорила мне недавно, как ей хочется, чтобы ты после ужина что-нибудь сыграла для нас. Не так ли, дорогая моя женушка?
На губах леди Абигейл ало и влажно блестели капли вина. Женщина провела языком по губам и лениво улыбнулась:
— Именно так.
Авалон встала.
— Мне очень жаль разочаровывать вас обоих, — твердо проговорила она, — но, боюсь, у меня совершенно нет способностей к музыке. Я не умею играть.
Брайс обеими руками сжал плечи Абигейл.
— Ну конечно! Как глупо с моей стороны! Там, где ты росла, не было ни малейшей возможности научиться…
— В Шотландии, милорд, тоже есть музыка и, разумеется, музыканты, — перебила его Авалон. Слова Брайса скорее позабавили ее, чем задели. — Я говорю только, что не умею играть, вот и все.
— Что ж, тогда Абигейл сыграет для тебя — верно, дорогая?
Абигейл склонила голову. Казалось, она вот-вот расхохочется.
— Конечно, — помолчав, выдохнула она.
Авалон ничего не оставалось, как последовать за Абигейл, которая все с той же загадочной усмешкой отошла к очагу.
Она играла на псалтерионе, разновидности цитры. И, насколько могла судить Авалон, весьма неплохо. Казалось бы, после выпитого вина пальцы Абигейл должны были потерять обычную сноровку, но нет — она уверенно вела мотив и, отстукивая ритм ногой, пела хрипловатым, но приятным голосом.
Остатки ужина убрали со стола слуги, женщины собрались около очага, мужчины все как один куда-то исчезли. Даже Брайс, убедившись, что кузина никуда не денется от очага, удалился, напоследок бодро и громогласно велев жене играть далее.
И Абигейл исполнила его повеление. Когда Брайс ушел, она заиграла французскую балладу, медленную и меланхоличную. Печальный мотив песни нагнал уныние и на слушателей. Абигейл прерывалась лишь затем, чтобы между песнями глотнуть вина из кубка.
Подперев ладонью щеку, Авалон смотрела в огонь и жалела, что не может укрыться в тишине своих покоев вместо того, чтобы слушать это заунывное треньканье. Огонь в очаге потихоньку угасал, и от раскаленных углей тянулись вверх робкие струйки дыма.
Абигейл допела очередную песню, и Авалон, воспользовавшись случаем, быстренько вскочила со своего места.
— Вы играете превосходно, — сказала она, бочком отходя от очага. — Какая жалость, что мне придется уйти! У меня просто глаза слипаются.
Абигейл, к удивлению Авалон, даже не попыталась ее удержать — лишь лениво пощипывала струны, глядя на гостью. Гаснущее пламя очага отражалось в ее глазах.
— Большое вам спасибо, — прибавила Авалон. Ей до смерти хотелось поскорей уйти, но она все еще хотела, чтобы это не походило на бегство. — И доброй всем ночи.
— Кузина! — окликнули ее.
Авалон обернулась и увидела, что в дверном проеме стоит и — о, диво — помалкивает Брайс. «Интересно, — подумала Авалон, — давно ли он вернулся?»
За спиной у Брайса, в полумраке маячил неясный силуэт. Брайс и его спутник вошли в залу.
Абигейл все пощипывала струны, только опустила глаза и поджала губы.
— Леди Авалон, позволь представить тебе твоего кузена и моего брата Уорнера. Прости его неприглядный вид — он только что, сию минуту, прибыл из Франции.
Уорнер шагнул вперед и, взяв руку Авалон, склонился к ней. Как и Брайс, он был крупный, плотного сложения мужчина с серыми глазами и светлыми волосами.