Авалон, однако, знала, что в душе он вовсе не бесстрастен — мысли его лучились таким безмерным счастьем, что у нее защемило сердце. Маркус протянул к ней руки, и Авалон шагнула к нему, встала рядом. Всего лишь несколько шажков, но сердце у нее колотилось так, словно она полдня бежала сломя голову. На плече Маркуса, прикрепленная серебряной брошью, зеленела сосновая ветка.
— Леди, сделала ли ты свой выбор?
Ровный голос Бальтазара прозвучал так ясно, что его было слышно во всех уголках зала. Авалон взглянула на мага.
— Да, — сказала она.
Бальтазар чуть заметно кивнул и продолжал:
— Леди, я обязался беречь и защищать тебя и должен исполнить свое обязательство перед богом. Я могу вручить тебя лишь тому, кто достоин тебя, кто всегда будет надежен и верен. Тот ли это человек? — Бальтазар плавным жестом указал на замершего Маркуса.
— Да! — громко и ясно подтвердила Авалон.
Тогда Бальтазар взглянул на Маркуса.
— Тот ли ты человек, Кинкардин? Клянешься ли ты перед богом беречь и защищать эту женщину?
— О да, — ответил Маркус, и сердце Авалон затрепетало при звуке его низкого уверенного голоса.
Их все так же окружало живое людское море, колыхавшееся от затаенного радостного волнения.
— Господь все видит и все слышит, — звучно провозгласил Бальтазар. — Те, кто приходит к нему с чистым сердцем, достойны припасть к нему и преклонить колени перед его троном. Чисто ли твое сердце, леди? Искренно ли твое желание?
Строгий, неотступный взгляд его насквозь пронизал Авалон, проникая в самые потаенные уголки ее сердца. Если бы в ней осталась хоть тень сомнения, сейчас она не выстояла бы перед этим испытующим взглядом. Авалон, однако, не сомневалась в своем решении.
— Да! — ответила она громко.
— А твое? — обратился тот к Маркусу.
— О да! — повторил лэрд Кинкардин.
Волнение толпы все росло, становилось явственным, зримым. Десятки глаз были неотрывно устремлены на Авалон, десятки сердец бились в согласном ритме, с надеждой внимая таинству этой волшебной минуты.
— Перед лицом господа спрашиваю вас! — воскликнул Бальтазар, воздев руки. — Берешь ли ты этого мужчину в мужья?
— Да! — звонко ответила Авалон.
— Берешь ли ты эту женщину в жены?
— Да! — громко и веско ответил Маркус.
И в этот миг порыв морозного ветра распахнул входную дверь и ворвался в зал. Огонь в очаге опал, но тут же взметнулся с новой силой, ясно озарив лица собравшихся. Авалон подняла взгляд на Маркуса, и он взял ее за руку.
Бальтазар широко раскинул руки и вновь заговорил, перекрывая шум ветра и радостный гул толпы:
— Вот заключен союз этих любящих душ — перед вами и перед ликом господним! Да не посмеет никто оспорить истинность этого союза! Отныне они поправу — муж и жена!
Ликующий слитный крик взметнулся в зале, и ветер, словно вторя этому ликованию, швырнул в распахнутые двери искрящийся ворох снежинок. Невесомый снег осыпал радостные лица и таял, превращаясь в россыпи мерцающих капель.
Авалон, смеясь, подставила лицо пляшущим снежинкам. Маркус, вторя ее смеху, крепко и нежно взял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал. Толпа разразилась оглушительными восторженными воплями.
Смех мешал им продлить поцелуй, и они, оторвавшись друг от друга, замерли в безмолвном объятии.
Авалон едва не плакала от огромного, невыразимого счастья.
Потом их обступили люди. Они, смеясь, выкрикивали поздравления и добрые пожелания, протискивались поближе, чтобы своими глазами увидеть лэрда и его суженую, увидеть конец векового проклятия и начало новых, благословенных дней.
Так велико было их ликование, что у Авалон кружилась голова, словно гигантская волна всеобщей радости подхватила ее и несла неведомо куда.
На ресницах ее блестели капельки растаявших снежинок, и мир сквозь них казался призрачным и радужным.