Что бы ни заявляли вам французские министры, на деле они всегда имеют в виду нечто совершенно противоположное. Внешне кажется, что нет во всем мире другой такой страны, которая относится к нам более дружественно, более внимательно, чем Франция, но я хочу знать, что творится внутри, за закрытыми дверями. Я желаю выяснить, что они думают о нашей державе, как относятся французы к претензиям, выдвигаемым Испанией и Голландией; к кому они питают симпатии после того, как английский посол отправляется спать.
— Вы действительно считаете, что я могу оказаться полезным для вас? — поинтересовался герцог.
— Я просто уверен в этом, — заявил ему Питт с одной из своих чарующих улыбок, которые имели такую власть над людьми, что заставляли их ревностно служить премьер-министру, чего бы им это ни стоило.
Какое-то время герцог Мелинкортский хранил молчание, и Питт, наблюдая за ним, испытывал удовлетворение от спокойствия и сдержанности, которые были основными чертами характера этого человека. Значит, он не ошибся в своем выборе, теперь он был уверен в этом, хотя немногие в Лондоне согласились бы с ним.
В свои тридцать восемь лет его светлость имел репутацию жесткого, трудного в общении человека. Он был сильной личностью, имел много друзей, но приблизительно такое же количество врагов. Герцог был богат, могуществен, и его репутации если и не была дурна, то все же оставляла желать много лучшего. «Однако нет ничего удивительного в том, — думал Питт, — что женщины без ума от него». Герцог Мелинкортский был исключительно красив, строен и высок, а его широкие плечи атлета не совсем гармонировали с тонким атласом, кружевами и модной вышивкой. «Сильный, красивый мужчина — что еще?»
Герцог поднял глаза, и взгляды их встретились.
— Скажите совершенно точно, что я должен буду сделать, — тихо проговорил герцог.
В его словах премьер-министр нашел подтверждение своей проницательности. Перед ним человек, понимающий смысл предстоящей операции, способный мыслить и быстро действовать в сложной обстановке, более того, способный повелевать другими.
О том, что поведал ему Питт во время беседы, продлившейся около часа, и думал сейчас герцог Мелинкортский, стоя на французской земле и прислушиваясь к разнообразным звукам ночного леса: пробежал сквозь кусты ежевики заяц, шуршит в кустарнике дикий голубь, который, видимо, собирался устроиться там на ночлег, пронзительно крикнула потревоженная чем-то сойка и где-то далеко раздавался плач козодоя, а еще дальше — унылое, чуть слышное уханье совы.
В течение нескольких секунд герцог прислушивался к звукам и вдруг почувствовал тоску по дому, то же самое он мог бы услышать, находясь в Медине. Не окажись он нашего понятия, кому можно было бы довериться в этом деле. Он даже не мог представить себе, как определить, кто является верным союзником Британии, а кто таковым не может быть ни при каких обстоятельствах. О политике Франции он знал так же много или, может быть, так же мало, сколько знает рядовой член Уайтс-клуба или любой другой человек, который время от времени посещает Сент-Джеймский дворец .
Его светлость был наслышан о панегириках Уолтрона, красоте, грации и очаровании французской королевы Марии-Антуанетты. Разговаривал герцог и с теми, кто сопровождал премьер-министра во время его визита во Францию за год до того, как Людовик XVI стал всеобщим посмешищем из-за своей бестактности. Герцог Мелинкортский не раз слышал об экстравагантности и аморальности, царящих при французском дворе, но, к сожалению, раньше он уделял этим разговорам слишком мало внимания, так как в то время все это мало интересовало его.
До последней войны герцог довольно часто бывал во Франции. Почти каждый год он приезжал туда для того, чтобы поохотиться на диких кабанов.