Правда, как и любой исторический деятель, он был не только движущей силой разворачивающихся событий, но и фигурой, которой манипулировали иные силы. Ведь за всеми его злосчастьями стоял не только отчим-братоубийца, не только неистово жаждущий власти Ярослав Хромой, не только киевский клир. Святополк оказался в точке противоборства нескольких сил, и все они волей случая были направлены против него.
Болеслав I Храбрый жаждал не столько помочь зятю, сколько вернуть отвоеванные в свое время у Польши Владимиром Святым города Галицкой земли — Перемышль, Требовль, Галич. И, кстати, вернул, хотя и ненадолго, — в 1031 году они все-таки отошли к Ярославу. Болеславу было безразлично, ведут себя поляки на Руси как союзники или оккупанты, всякое же учиненное ими зло в глазах современников и особенно летописца прибавляло дурной славы косвенному виновнику нашествия — Святополку.
Поддерживавшие Ярослава варяги также имели свой интерес, хотя и не столь острый, как Болеслав I Храбрый: покуда в русских землях продолжались нестроения, в большом спросе были варяжские наемники.
Наконец, новгородцы помогали Ярославу и даже, как явствует из летописи, изрядно подогревали его амбиции также не из любви да верности. Их тяготила зависимость от Киева, которая при Святополке, явно намеревавшемся продолжать политику Ярополка и Владимира Святого, должна была бы сделаться еще тягостнее; оскорбляло их и высокомерное поведение киевлян, считавших себя господами. Они поднялись не только за Ярослава, но и за себя — и не ошиблись в расчете: обязанный новгородцам своим успехом, Ярослав дал им льготную грамоту, освобождавшую от непосредственной власти Киева и в значительной мере возвращавшую Новгородской земле древнюю самостоятельность. На льготную грамоту Ярослава новгородцы не раз ссылались при разногласиях и столкновениях с князьями — вплоть до времен великого князя московского Ивана III, покончившего с независимостью Господина Великого Новгорода.
И кто бы смог противостоять такому соединенному напору?
Но судьба всякого героя тем и отличается от судеб простых смертных, что за жизнью, зачастую чрезвычайно короткой, хотя и яркой, неизбежно приходит долгое посмертие.
Посмертие
Так все-таки — когда же и как стал Святополк Окаянным?
Произошло это спустя немногим более полувека после его гибели, около 1072 года, когда современников событий в живых уже почти не осталось, а потому историю можно было выворачивать хоть наизнанку.
Святополк Окаянный.
Гравюра Б. Чорикова (XIX в.)
Бог весть, кому первому пришло в голову канонизировать Бориса и Глеба — просто-напросто двух братьев, павших то ли в собственной, то ли в чужой борьбе за великое княжение. Если разобраться, они не слишком-то подходили для этой цели. Как отмечает академик Голубинский [ 73 ], выбор пал именно на них «по причинам политическим, не имеющим отношения к вере». Что ж, они оказались первыми, но не последними — достаточно вспомнить Александра Невского (речь о нем у нас впереди), которого Юрий Побединский назвал недавно «политически важным святым», или последнего российского самодержца… Но так или иначе, канонизировав братьев-князей, русская церковь обрела наконец собственных святых, «предстоятелей перед Богом» — обстоятельство чрезвычайно важное в борьбе с Византийской империей за церковную самостоятельность, что являлось существенным элементом государственного суверенитета.
Естественно, необходимо было составить соответствующее житие. Дело для киевских книжников новое, а потому проще всего было подыскать подходящий аналог и творчески его переработать.