Кстати о разговорах. Судя по внимательному взгляду, Алауди надеялся получить от подростка более внятный ответ и терпеливо ждал.
— С меня словно бы мешок камней свалился, теперь так спокойно. — подросток тщательно собрал с краёв чаши остатки десерта, коих оказалось практически на ещё одну ложку.
К такой щепетильности приучили в интернате, хоть и пробыл он там всего около месяца. Хибари до сих пор передёргивало, стоило увидеть в супе или ещё в какой еде варёную луковицу — с самого детства он недолюбливал этот овощ, а после интерната и вовсе возненавидел всей душой. А причина была до нельзя банальная — нужно было съесть абсолютно всё, что положили в тарелку. И всем было плевать, что ребёнка выворачивало наизнанку от одного вида этой разбухшей, полупрозрачной луковицы. Её просто насильно запихивали в рот и не позволяли никуда уйти, пока не проглотит. Теперь бы Кёя без зазрения совести врезал наглой тётке, издевающейся над ним, на крайний случай, укусил или плюнул этой луковицей ей в лицо, но тогда он был растерянным, не понимающим, почему оказался в таком месте ребёнком, единственным желанием которого было вновь увидеть родителей и вернуться домой. Он даже не дрался ни с кем, надеясь, что те простят его взрывной характер и вернутся. Но чета Хибари так и не вернулась, а, когда он не сдержался и таки врезал особо наглому старшему мальчику, воспитатели наказали его одного и обозвали некрасивыми словами. Даже большие дяди в форме, чьей работой было следить за соблюдением прав несовершеннолетних, как-то пришедшие проведать его, обозвали «выродком», заявив, что его родители поступили весьма благоразумно, избавившись от него.
Кёя нахмурился, снова почувствовав внутри злость и обиду. В интернате он дрался исключительно в целях самозащиты — на взрослых рассчитывать не приходилось — поэтому такое отношение к себе считал незаслуженным. Он до сих пор не мог понять своих родителей: почему те вдруг решили отвести его в то жуткое место, что он такого сделал? Да, характер у него был не простой, но ведь и отец — насколько он помнил — тоже мог внезапно устроить в семье скандал или вмазать нахамившему ему или маме незнакомцу. Кстати о маме: её тоже нельзя было назвать тихой. Маленький Кёя порой боялся её куда больше, чем разгневанного отца, грозящегося дать сыну воспитательный подзатыльник.
— Рад, если так, но сейчас-то что случилось?
— А?
Юноша встрепенулся, понимая, что растворился в своих воспоминаниях, позабыв про реальность. А предок тем временем наблюдал за каждой его эмоцией.
— Сначала ты выглядел умиротворённым, потом вдруг промелькнуло отвращение, далее — злость и обида, а под конец ты выглядел просто растерянным. Так что ты надумал? Вряд ли это рандомная смена эмоций.
Это… напрягало. Но винить Алауди в наблюдательности было бы глупо, да и он сам виноват, что потерял связь с реальным миром и ушёл в свои мысли. Но вот отвечать совсем не хотелось. Почему-то был страх, что не поймут, что посмеются или — ещё хуже — скажут, что заслужил. Он не знал, чем было вызвано это чувство, но не собирался его показывать.
— Ничего такого… так…
Хиберд, перелетевший ему на голову, спас от придумывания правдоподобной отмазки, отвлекая внимание на себя. Кенар редко показывался Клайду на глаза, а потому мужчина тотчас забыл о Кёе, сосредотачиваясь на птице. Тот что-то возбуждённо чирикнул, распушился и прикрыл глаза, окончательно становясь похожим на крошечный перьевой комочек. Алауди непроизвольно залюбовался им. Он всю жизнь питал слабость к животным, и эта черта характера сохранилась и после физической смерти.
— Когда-то у меня был ручной жаворонок, Моцартом звали.
Кёя удивлённо округлил глаза, а потом быстро посмотрел в сторону, боясь рассмеяться. Дома он покопался в интернете прежде чем согласиться на предложение Реборна, а потому «alauda» — «жаворонок» с французского прочно засело в голове. Это было даже иронично, учитывая, что «Hibari» на японском означает тоже самое. Но Кёя на дух не переносил, когда его так называли и принципиально не читал ничего про этих пернатых певцов, а потому комментарий предка пробудил в нём странные чувства. Улыбка грозилась пробиться сквозь маску безразличия, и ей это практически удалось.
Порыв ветра пробрал до костей, забрался под футболку и заставил кожу покрыться мурашками. В принципе погода была тёплая, даже жаркая, но так как сидели они совсем рядом с водой, нет-нет да чувствовалась прохлада и хотелось ёжиться. Солнце скрылось за невероятно большими облаками, бросая на землю тень, даря временную прохладу. После очередного порыва ветра Хибари стало всё равно на мнение окружающих, и он решительно снял обвязанную вокруг пояса кофту, набросил её на плечи.
— Сколько ему уже?
— Года три, думаю. Когда я его подобрал он уже взрослый был.
— Вот как…
Кёя кивнул, растерянно закусив внутреннюю часть щеки. Как-то разом исчезли все идеи для разговора. Ещё несколько дней назад его бы это ничуть не смутило — общался он редко, но теперь, когда появилась возможность поговорить обо всём — буквально — он отчаянно искал тему. Стихший минуту назад ветер подул с новой силой; рукава кофты колыхнулись назад, а после и сама вещь слетела с плеч подростка, падая на песок. Хибари недовольно скривил губы, поднял и отряхнул кофту от пыли и вновь накинул на плечи, правда, в этот раз связав меж собой рукава. Получилось нечто наподобие матроски только однотонного светло-зелёного цвета. Алауди вскинул брови, что-то явно прикидывая в уме, и хитро прищурился.
— Вроде бы школьный пиджак не намного тяжелее, так с помощью какой магии он не слетал даже в драках?
«Нитки и иголки!» — едва не ляпнул подросток, но вовремя спохватился.
— Волшебники не раскрывают свои секреты. — Эту фразу он услышал ещё в детстве при просмотре какого-то мультика, названия которого уже не помнил. Тогда она ему показалось весьма остроумной и он искал причину применить эту фразу в реальной жизни, но — увы и ах — повода так и не нашлось. Зато удача улыбнулась теперь, когда ему исполнилось семнадцать. От осознания на щеках подростка появлился лёгкий румянец, и Кёя поспешил сменить тему:
— А что за собаки на полотне в твоей комнате? Похожи на служебных.
— Так и есть. — Алауди согласно кивнул и закинул ногу за ногу. — Чёрного звали Рой, он был моим напарником на особо опасных заданиях. А вторая — его дочка. Добрейшей души существо, Альфа.
Хибари вопросительно выгнул бровь.
— Самой крупной и бойкой в помёте оказалась. — Пояснил мужчина и попытался потрогать уже пустой стаканчик из-под сока. Пальцы на долю секунды коснулись объекта, но практически сразу прошли сквозь. Клайд недовольно фыркнул. Всё-таки он очень надеялся, что благодаря слишком большим запасам энергии своего приемника сможет хоть ненадолго становиться материальным. Иногда хотелось снова почувствовать себя живым. — Но хозяином себе она выбрала не меня, а дочку. Может из-за пола, может ещё почему — не знаю. Но эти две прямо не разлей вода были.
— Это она на той фотогра… картине? — Исправился Кёя, в любопытстве подперев щеку ладонью и подавшись вперёд. Появилась возможность узнать о далёких предках из первых уст, и он не хотел упускать её.
Алауди улыбнулся, покачав головой:
— Нет, это жена.
«Так я был прав!» — Хибари победно сжал под столиком кулак.
— Глупо так с ней познакомились… — мужчина прикрыл глаза рукой и скривился в смущённой улыбке. Интуитивно Хибари понял, что тот хочет рассказать свою историю, но не желает навязываться. Ну, подросток не имел ничего против получше узнать Первого хранителя, а потому уселся поудобнее, кивнув детективу продолжать.
— Я тогда уже присоединился к Джотто и «Виджиланте», а потому с Роем практически не расставался. Мы гуляли одним ранним утром, когда он вдруг перестал реагировать на мои команды. Оказалось, течная рыжая девочка бегала неподалёку… Но я тогда не сразу понял, а когда сообразил — Рой уже скрылся с ней в лесу. Бежать за ними было бесполезно, поэтому пришлось вернуться домой и молиться чтобы этих двоих никто не подстрелил. Вернулись они только вечером, причём вместе, уставшие, но дово-о-льные.