В этом был смысл. Белок, который производили заражённые вирусом клетки, несколько отличался по строению от того, который в норме синтезировали человеческие стволовые клетки.
– Но как этот белок понимает, что в теле есть повреждение и необходимо его устранить? – я прищурился и посмотрел в один из мониторов, словно на нём был написан ответ.
– А вот это совершенно другой вопрос, – подметил Томас, – Как и немыслимая скорость деления, и его остановка в рамках изначальных физиологических границ.
Параллельно я всё раздумывал над тем, что такое изучает Маркус. Если он даёт задания Вескеру и Биркину, то не может знать о бессмертии больше, чем знают они, а значит и мы. Однако раз уж он экспериментирует с разными видами животных, то скорее всего ищет что-то, заинтересовавшее лично его. Что же?
***
Задержавшись сегодня наверху чуть дольше обычного, я спешил в лабораторию. Железный лифт с грохотом остановился, скрипучие створки разъехались в стороны. Поворот направо, и из-за дальнего угла возникает высокий силуэт главы комплекса. Сердце пропустило удар, но ноги не подвели и сами с сумасшедшей скоростью увели меня обратно за поворот. Заметил ли он меня? А может услышал? Как же тут тихо-то, в коридоре…
Ладони без моей воли сжались в кулаки и вспотели, лёгким стало не хватать воздуха. Вот она, паника. Глухие шаги по бетонному полу приближались. Так. Лифт тут, в трёх метрах, если я сейчас же в него забегу… Хотя зачем вообще Маркусу ехать наверх? Я всего один раз его там видел.
Значит он идёт в один из кабинетов. А в одном из них сейчас сидят ребята. Мне хватило решительности сдвинуться с места и аккуратно выглянуть левым глазом из-за угла.
Старику осталось пять шагов до двери. И каждый его шаг эхом отдавался в моей голове.
Два шага.
Один.
Мимо…
Всё-таки мимо. Он дошёл до следующей двери и стремительно скрылся за ней.
Я глубоко вдохнул, потому что неожиданно для себя не дышал несколько последних секунд. Быстрыми широкими шагами я проскользнул к нужному кабинету, тихонько забрался в него, отпустил ручку, закрыл замок и навалился спиной на дверь.
– Что с тобой опять? – я словил насмешливый взгляд Томаса, который стоял ближе всех.
– Ну-ка всем тихо! – прошипел я и предупредительно обвёл пальцем каждого, – Ни единого громкого звука! В соседнем кабинете Маркус!
Коллеги переглянулись и снизили темп работы, с осторожностью выполняя каждое движение. Я прислонился ухом к двери и стал ждать. Всего пара минут длилась невыносимо долго. Все мои чувства были сосредоточены на происходящем за стеной, я даже не слышал ничего, происходящего в этом помещении, как если бы оглох на одну сторону. Раздался звук открывающейся двери, которая затем закрылась, а потом он сменился на удаляющийся стук подошв о бетон. Когда за стеной вновь воцарилась тишина, я ещё несколько секунд пытался выслушать малейшее её нарушение, а после облегчённо выдохнул.
– Пронесло…
Ребята ещё раз посмотрели на меня, переглянулись и возобновили свою деятельность с прежней скоростью. Сердце замедляло свой бешеный ритм, который больно бил мне по грудной клетке изнутри и давящей пульсацией отдавал в виски. Фу-ух, вот так перепугался. А чего я, собственно, перепугался до такой степени?
Идёт себе старик по делам, а молодой здоровый парень шугается его, как козлёнок волка, и бежит со всех ног. Ужас! Как я могу быть таким трусом? Меня аж передёрнуло от неприязни к себе. Надеюсь, никто не заметил.
– Ты как-то совсем неважно выглядишь, – слева от меня возник Хэм и тяжело опустил мне руку на плечо.
– Согласен. Явно что-то ненормальное со мной творится. Жуткая фобия.
– Маркусофобия? – парень улыбнулся, и нервы в моей голове чуть подостыли.
– Я не знаю. Я по какой-то причине до смерти боюсь с ним столкнуться! – неожиданно меня посетила догадка, которая может быть причиной моего панического страха перед главой Учебного Центра, – А знаешь, мне так противны эти чёртовы пиявки, с которыми этот тип возился столько времени. Мерзость! Наверное, они ассоциируются у меня с ним.
– Что ж, вполне возможно, – и стоило мне на миг отвлечься на неприятные мысли, как их развитие было уже не остановить.
– И ещё кое-что. Маркус добрался в своих опытах до обезьян, – в глазах Хэма мелькнуло удивление, – Такими темпами он скоро доберётся до людей, – мой друг, кажется, хотел что-то сказать, но передумал, – А в листе заказов вряд ли можно указать в качестве подопытных людей.
Хэм убрал руку с моего плеча и осмотрел кабинет. Я тоже осмотрел.
– Думаешь, двое мальчишек не остановят его в случае чего?
– Я очень надеюсь, что остановят.
***
Я настраивал аппаратуру для новой задачи. Переключал тумблеры, в строгой последовательности друг за другом нажимал кнопки, вводил данные на клавиатуре и перепроверял всё для надёжности.
В кабинете на этот раз были только я и Джейн, пока остальные возились в химической лаборатории. Работали мы молча, пока девушка ни с того ни с сего решила спросить.
– Для чего ты хочешь создать лекарство? – ответ насколько очевидный, настолько и наивный.
– Чтобы людям жилось лучше, – серьёзно, какие ещё могут быть причины?
– Ты именно ради этого пошёл в науку? Я заметила, что вся твоя цель сводится к его поиску.
– По-твоему, моя цель какая-то плохая?
– Вовсе нет. Я всего лишь говорю, что ты движешься к этой цели, несмотря ни на что.
Так я и не понял, наезд это был или похвала. Но разговор о моей причине становления учёным всегда будил одно очень неприятное воспоминание. Говорят, что если высказаться, то становится легче. Может, высказаться всё-таки? В конце концов, это не грязный секрет и не государственная тайна. Это просто тяжёлое воспоминание.
– Хм. В детстве у меня был друг, очень хороший человек, всегда весёлый, общительный, – в груди немного защемило, – Мы всегда шатались по улице допоздна, гоняли во дворе на велосипедах. В какой-то момент он просто перестал появляться, словно уехал куда-то. И через три месяца я узнал, что он умер, – действительно, после этих слов будто камень с души упал и дышать стало свободнее, – Гигантоклеточная глиобластома. По двенадцать лет нам тогда было. Потом я всеми силами пытался понять, что это за страшные слова такие. Ходил в библиотеки, спрашивал у учителей, у знакомых врачей. Понял, что виной всему – нарушение в работе иммунной системы. А после ещё узнал, что в мире каждый год люди миллионами умирают от опухолей и ещё больше от разных других болезней. Поэтому я решил, что это нужно исправлять.
Джейн молча слушала, наверное, не найдя, что сказать. Да и не надо было ничего говорить. Это – опыт, который во многом определил моё будущее, но эмоционально он должен оставаться в прошлом.
И ещё я осознал, что совершенно ничего не знаю о Джейн, об этой скрытной особе. Когда мы все только знакомились девять месяцев тому назад, она ничего о себе не говорила, как и за всё время в целом.
– Ну а ты? Что ты о себе расскажешь?
– Со мной всё гораздо проще, – равнодушно пожала она плечами, – Выросла у дяди с тётей, так как родители исчезли почти сразу после моего рождения. Семья была нормальной, но тесно мы никогда не общались. Биологом решила стать, потому что хорошо получалось, ну а в процессе даже стало интересно.