И что там в глубине? Забвение?
– Черт побери, Блейз! Перестань говорить загадками! – Я вскочила на ноги и гневно уставилась на него, задетая его словами. – Значит, это несправедливый мир? И значит, это меня, женщину, надо обвинять в том, что я тебя соблазнила, очаровала – бедное беспомощное создание! Ну ты даже более отвратителен, чем… чем Фернандо! И именно я должна была оказаться такой дурой, чтобы забыть, как это было на самом деле, – забыть все. Но я по крайней мере способна смотреть правде в лицо. А ты можешь? Или ты для этого слишком труслив и лицемерен? Ты изрекаешь банальности или таинственные многозначительные фразы, делаешь то, что тебе нравится, не обращая внимания на других, на их чувства, на… Да будь ты проклят! Перестань смотреть на меня и убирайся! Если ты этого добивался, то – да, ты заставил меня испытывать к себе презрение, но тебя я презираю и ненавижу еще больше! – Мой голос звучал так, будто я держала в руках оружие и без промедления готова была воспользоваться им. Но гнев и горькое сознание того, как легко я забыла и о здравом смысле, и об угрызениях совести, заставили меня замолчать еще раньше, чем Блейз схватил меня за плечи и грубо встряхнул.
– Ну хорошо, черт возьми! Ты сказала достаточно – и хватит. Или ты хочешь, чтобы сейчас все, кто есть в доме, сбежались тебе на выручку? – Его резкий, презрительный тон окончательно добил меня. Я чувствовала себя так, словно меня сначала сунули в огонь, а затем выставили на мороз, превратив в ледяную статую, не способную вообще ничего ощущать.
Я стояла молча, едва держась на ногах. Потом он отпустил меня, выругавшись сквозь зубы. В глазах Блейза мелькнули разочарование и гнев. На миг мне показалось, что я заглянула в потаенные глубины его сознания, но это ощущение мгновенно исчезло. Что-то шевельнулось во мне – сломанное, с зазубренными краями – и отозвалось эхом в пустоте. Эхом… Как звук закрываемой двери, когда Блейз Давенант повернулся на каблуках и вышел, предварительно саркастическим тоном дав мне совет получше запирать дверь, если я действительно желаю, чтобы меня не беспокоили.
Я все еще со злостью смотрела ему вслед, когда, тихо постучав, вошла Лилит, неся на руке мое свежевыглаженное платье.
– Уже собираются к ужину, мисс Триста! Если позволите, я помогу вам одеться. Я им сказала, что вы легли немного отдохнуть перед ужином, так что можете спокойно на несколько минут опоздать.
Она пришла слишком быстро, буквально вслед за Блейзом, и не может не знать или хотя бы не подозревать о том, что здесь произошло, думала я, отдавая себя в умелые руки Лилит. Она быстро досуха вытерла мои волосы полотенцем и начала одевать меня так, как будто я была ребенком или китайской куклой.
– У вас красивые волосы, мисс Триста! И какие пышные!
Каким-то чудом Лилит моментально привела в порядок мои кудри, с которыми после мытья всегда очень трудно справиться, подколола к ним тяжелый шиньон, дав нескольким локонам возможность якобы случайно спадать на виски и пылающие щеки.
Однажды папа подарил мне желтовато-зеленое китайское ожерелье из жадеита и свисающие в виде слезинок жадеитовые серьги. На каждой из оправленных в золото бусинок и на серьгах были выгравированы иероглифы. А в другой раз папа принес мне оправленные в золото бусы из янтаря. Этим вечером я надела жадеит и чувствовала прохладное прикосновение серег к моим обнаженным плечам. На вечерах допускались довольно глубокие декольте. Я что-то читала об этом в «Книге для леди». А тетя Чэрити, у которой был безукоризненный вкус, выбрала для меня это зеленое шелковое платье с золотыми кружевными оборками и атласными розетками зеленого цвета и с золотой сердцевиной.
Лилит заверила меня, что мое платье на общем фоне не будет выглядеть слишком нарядно.