Он запер на ключ дверь, опустил жалюзи.
- Я кажусь странным, сам знаю, - сказал он. - Странным делает меня страх: я боюсь себя.
- Я нахожу вас, пожалуй, несколько эксцентричным, но уж никак не...
- Если сейчас на ваших глазах с этой чернильницей ничего не случится, тогда я просто бешеный судак, - прервал он меня, включая свет. Глаза у него сузились. - Чтобы вы могли представить себе, насколько я спятил, скажу только, что за мысли лезут в голову по ночам. Сплю и во сне думаю, что, может быть, мне удастся спасти мир. Думаю, что, может быть, сумею навсегда покончить с войнами. Что я могу прокладывать дороги в джунглях, орошать пустыни и всего за одну ночь возводить плотины.
- Понимаю, сэр.
- Следите за чернильницей!
Испуганный, я послушно перевел взгляд на чернильницу. Мне показалось, будто из чернильницы раздалось пронзительное жужжание, затем она стала как-то тревожно вибрировать и, наконец, запрыгала по столу, описав два круга. Тут же она остановилась, снова зажужжала, налилась огнем и разлетелась вдребезги с голубовато-зеленой вспышкой.
Должно быть, волосы у меня встали дыбом. Профессор негромко рассмеялся.
- Магнетизм? - наконец выдавил я из себя.
- Господи, если бы магнетизм, - пробормотал профессор.
И вот тогда-то он и рассказал мне о динамопсихизме. Сам он только знал, что такая сила существует, но объяснить ее не мог.
- Это я и только я - вот что ужасно.
- По-моему, это удивительно! - закричал я. - Потрясающе!
- Если бы я только и мог, что заставить плясать чернильницу, то ко мне следовало бы отнестись, скажем, как к глупой забаве. - Он сокрушенно пожал плечами. - Но я не игрушка, мой мальчик. Если угодно, мы могли бы сейчас поехать за город, и вы бы сами все увидели. - Он рассказал мне о превращенных в пыль каменных глыбах, о разбитых в щепки дубах, стертых с лица земли заброшенных фермерских домах в радиусе пятидесяти миль от колледжа. - И все это я сделал, сидя здесь: просто представил себе и даже не напрягался.
Он нервно поскреб затылок.
- Напрягаться изо всех сил я боюсь: не знаю, какие это вызовет разрушения. Простой мой каприз - все равно что фугасная бомба, вот до чего дело дошло. Наступила гнетущая пауза. - До самого последнего времени, - продолжал он, - я считал, что лучше всего держать мое открытие в тайне, потому что не знал, как его могут использовать. Теперь же я понял, что на эту тайну у меня не больше прав, чем на личное владение атомной бомбой. - Он порылся в кипе бумаг. Здесь, я полагаю, сказано все, что нужно. - И он протянул мне черновик письма на имя государственного секретаря.
"Дорогой сэр!
Я открыл силу, использование которой не требует никаких затрат и которая, по-видимому, имеет большее значение, чем атомная энергия. Я бы хотел, чтобы мое открытие было самым эффективным образом использовано в мирных целях, и поэтому обращаюсь к Вам за советом, как это лучше всего сделать.
Искренне Ваш
А. Барнхауз."
- И что теперь будет, - сказал профессор, - ума не приложу.
Три следующих месяца были сплошным кошмаром: в любое время дня и ночи к нам наведывались различные политические и военные тузы, желавшие взглянуть на "фокусы" профессора Барнхауза.
Мы находились в старом особняке неподалеку от Шерлоттсвиля, штат Виргиния, куда нас доставили, как из пушки, через пять дней после того, как профессор отправил письмо. Окруженные колючей проволокой и охраняемые двадцатью часовыми, мы значились в документах под кодовым названием "Проект "ДОБРЫЕ ПОЖЕЛАНИЯ" и были отнесены к разряду "совсекретно".
Компанию нам составляли генерал Гонус Баркер и Уильям К. Касрелл из госдепартамента.