Потому еще матери боятся супрядок, что дочери там на шаг от греха. Но, должно быть, вспоминая свою молодость, сквозь пальцы смотрят они на девичьи забавы и такие наставленья дают дочерям: "Любись с дружком, как знаешь, только чтоб покору на честной родительский дом от того не было. Пуще всего берегись с парнями грешить. Берегись этого пуще огня, пуще полымя. А ежель не устоишь, умей концы хоронить. Не то гулливой прозовут, опозоришь и себя и нас, подруги отшатнутся от тебя, и не будет тебе места ни зимой на супрядках, ни летом в хороводах, а что хуже всего - замуж никто не возьмет".
Собрались к Акулине девки ежовские, шишинские и других деревень. Две пришли из Осиповки. Разговоры зачались у них за рукодельем.
- Чапурин-от, слышь, домой воротился? - спрашивала Акулина у осиповских девок.
- Воротился,- отвечала одна из них.
- Что привез?- спросила Акулина.
- Покамест ничего. Не знаю, что дальше будет,- сказала осиповская девка.Только женщину неведомо какую привез.
- Сиротку Смолокурову, что ли? - спросила одна из ежовских.
- Нет. Та, слышь, еще молоденькая, а эта старуха, свояченицей, слышь, доводилась она самому-то Смолокурову. Дарьей Сергевной зовут. Сколько-то лет тому назад в Комарове жила она в Манефиной обители. Смолокурова-то дочь обучалась ведь там в одно время с дочерьми Патапа Максимыча.
- Вот как,- промолвила Акулина Мироновна.
- А сегодня, перед тем как нам сюда идти,- продолжала осиповская девица,-страсть сколько сундуков к Патапу Максимычу привезли, целый обоз. И говорили, что в тех сундуках сложено приданое Смолокуровой. Не на одну, слышь, сотню тысяч лежит в них. Все в каменну палатку поставили, от огня, значит, бережнее.
- Сто тысяч! - вскликнула Акулина.- Вот где деньги-то! У купцов да у бояр, а мы с голоду помирай! Им тысячи - плевое дело, а мы над каждой копейкой трясись да всю жизнь майся. А ведь, кажись, такие же бы люди.
- А всего-то, говорят, богатства ей после отца досталось больше миллиона,сказала осиповская.
- Что за миллион такой? Я, девки, что-то про него не слыхивала,- сказала ершовская.
- Значит, десять сотен тысяч, тысяча тысяч,- пояснила одна из шишинских, сколько-то времени обучавшаяся в скитах.
- Господи владыка! - на всю избу вскликнула Мироновна.- Да что ж это такое? Ни на что не похоже! У одной девки такое богатство, а другие с голоду колей! Начальство-то чего глядит?
- А ведь как я погляжу на тебя, тетка Акулина, так глаза-то у тебя не лучше поповских, завидущие,- сказала девушка из ежовских. Сродницей Акулине она приходилась, но за сплетни не больно любила ее.
- А ты, дура, молчи, поколева цела,- крикнула на нее тетка Акулина.- В голове пустехонько, а тоже в разговоры лезет. Не твоего ума дело. Придет Алешка, принесет гармонику, ну и валандайся с ним, а в дела, что выше твоего разума, не суйся. Замолчала ежовская, примолкли и другие девушки.
- Заводи зазывную! - вдруг крикнула пряха из Шишинки.- Пора. Может, парни давно у ворот, да, не слыша зазывной, на двор нейдут.
Зашурчали веретена, громко девки запели. Тетка Акулина суетливо бегает взад и вперед по избе, прибирая в ожиданье гостей разбросанные вещи.
- Заводи, заводите, красны девицы,- говорит она.- Скликайте пареньков, собирайте молодцов. Поют девицы зазывную: (Зазывною песнью зовется всякая, что первою поется на посиделках. ).
Летал голубь, летал сизый,
Летал сизый по возгорью,
Искал голубь, искал сизый
Своей сизыя голубки.
Моя сизая голубка очень знакомита:
Через три пера рябенька, головка гладенька,
Руса коса до пояса, в косе лента ала,
Ала, ала, голубая, девонюшка молодая.