Не заставил долго ждать себя и Петр Степаныч.
Вошел он в комнату, где сидели и гости и хозяева. Со всеми поздоровавшись, низко поклонился он Дуне и весь побледнел. Сам ни словечка, стоит перед нею как вкопанный. Дуня слегка ему поклонилась и зарделась как маков цвет. Постоял перед ней Самоквасов, робко, скорбно и страстно поглядел на нее, потом отошел в сторону и вступил в общий разговор. Аграфена Петровна улучила минуту и прошептала ему несколько слов. Немного погодя сказала она Дуне:
- Пойдем в те комнаты, надо мне на ребяток моих посмотреть, не расшалились ли; да и спать уж пора их укладывать.
Медленно встала Дуня и пошла за подругой. Посмотрели они на детей; те играли с детьми Колышкина и держали себя хорошо. После того Аграфена Петровна пошла с Дуней в гостиную. Сели они там.
- Ну что? - спросила едва слышно Аграфена Петровна. Не отвечала Дуня.
- Что ж молчишь? говори!
- Жалким таким он мне показался,- немного помедливши, проговорила Дуня.
- Чем же жалок-то? - с улыбкой спросила Аграфена Петровна.
- Так,- пальцами перебирая оборку платья, тихонько ответила Дуня.
- А ты путем говори,- вскликнула Аграфена Петровна. - Мы ведь здесь одни, никто не услышит.
- Жалкий такой он, тоскливый...- промолвила Дуня.
- По тебе тоскует, оттого и жалок,- сказала Аграфена Петровна.
В это самое время робкими, неровными шагами вошел в гостиную Петр Степаныч и стал у притолоки. Назад идти не хочется, подойти смелости нет.
- Подите-ка сюда, Петр Степаныч, подойдите к нам поближе,- улыбнувшись весело, молвила ему Аграфена Петровна. Тихой поступью подошел к ней Самоквасов.
- Винитесь, в чем согрубили,- сказала Аграфена Петровна.
- Глаз не смею поднять...- задыхающимся, дрожащим голосом промолвил Самоквасов.- Глупость была моя, и теперь должен за нее век свой мучиться да каяться.
- Что ж такое вы сделали?.. Я что-то не помню,- вся разгоревшись, промолвила Дуня.
- А уехал-то тогда. В прошлом-то году... Не сказавшись, не простившись, уехал...- сказал Петр Степаныч.
- Что ж? Вы человек вольный, где хотите, там живете, куда вздумали, туда и поехали, никто вас не держит,- проговорила Дуня.- Я вовсе на вас не сердилась, и уж довольно времени прошло, когда мне сказали о вашем отъезде; а то и не знала я, что вы уехали. Да и с какой стати стала бы я сердиться на вас?
- Авдотья Марковна, Авдотья Марковна! Раздираете вы душу мою! - вскликнул Самоквасов.- Сам теперь не знаю, радоваться вашим словам иль навеки отчаяться в счастье и радости.
Дуня сгорела вся, не может ничего сказать в ответ Петру Степанычу. Но потом эти слова его во всю жизнь забыть не могла.
Немного оправясь от смущенья, повела она речь о постороннем.
- Что ваш раздел? - спросила она.
- Покончил, судом порешили нас,- отвечал Самоквасов.- Прежде невеликую часть из дедушкина капитала у дяди просил я, а он заартачился, не хотел и медной полушки давать. Делать нечего - я к суду. И присудили мне целую половину всего именья - двести тысяч чистыми получил и тотчас же уехал из Казани - не жить бы только с дядей в одном городе. Здесь решился домик себе купить и каким-нибудь делом заняться. А не найду здесь счастья, в Москву уеду, либо в Питер, а не то и дальше куда-нибудь... Двухсот тысяч на жизнь хватит, а жить мне недолго. Без счастья на свете я не жилец.
- Ну, будет вам, Петр Степаныч,- сказала Аграфена Петровна.-- Мировую сейчас, хоть ссоры меж вами и не было. Так ли, Дунюшка?
- Какая же ссора? - молвила Дуня, обращаясь к подруге.- И в прошлом году и до сих пор я Петра Степаныча вовсе почти и не знала; ни я перед ним, ни он передо мной ни в чем не виноваты. В Комаров-от уехали вы тогда, так мне-то какое дело было до того? Петр Степаныч вольный казак - куда воля тянет, туда ему и дорога.