Да и из них, которы помоложе, на архиерейский хутор взяты.
- Не моги роптать, отец Анатолий,- внушительно сказал ему Израиль.- Воля святого владыки. Он лучше нас знает, что нам потребно и что излишне. Всякое дело от великого до малого по его рассуждению строится, и нам судить об его воле не подобает.
- Да я и не сужу, отче святый,- робко ответил отец Анатолий.- Как можно мне судить о таком лице, как божий архиерей? Ума достаточно не имею на то... к слову только про штатных помянул, говоря про наши недостатки.
- И того не дерзай,- рек игумен.- И к слову не моги поминать о владыке, разве только прославляя святую его жизнь, ангельскую кротость, душевное смирение, неумытное правосудие и иные многие архипастырские добродетели... Да... Повеждь людям о милостях, на нас бывших, о великой премудрости святителя... а ты вдруг про хутор да про штатных. Не годится, даже очень не годится. Одобрить не могу. О том помысли, что было бы, ежели б, коим ни на есть случаем, сведал владыка о таковых мятежных речах твоих? Похвалил бы тебя?.. Ась?.. Как думаешь, отец казначей?
Вскочил Анатолий и, припав к стопам игуменским, промолвил со слезами:
- Прости, отче святый. Не отринь покаяния. Прости великое мое прегрешение, прости мое неразумие и скаредную дерзость мою.
- Бог простит. Разрешаю и благословляю. Покаяние покрывает все грехи. Впредь не греши, отец Анатолий.
Встал казначей и облобызал игуменскую десницу. А Пахом все стоит перед монастырскими властями. Наконец, игумен сказал ему:
- Вот, друг мой, Пахом Петрович, молви-ка господам, сколько мне труда и заботы предлежит по моей должности. Всякого научи, всякого наставь, иного ободри и похвали, иного же поначаль и в чувствие приведи, а иного, по писанию, и жезлом, яко сына отец, поучи. Ох, любезненький ты мой, ежели бы господа дворяне знали нашу жизнь, много бы благоутробнее были до нашего убогого смирения... Рыбку-то с Дону привезут - не оставил бы Андрей Александрыч. Дорога нынче рыбка-то стала, в сапожках ходит. Нашей обители, аще забвенна будет благотворителями, и в рождество Христово и в светло воскресенье без рыбной яствы придется за трапезу сесть... Едина надежда на христолюбцев. Молви, друг.
- Доложу,- ответил Пахом.
- Конек угас (Околел. ) у меня по весне, любезный мой Пахом Петрович,мало повременя, сказал игумен.- А славный был коняшка, сильный, работящий. И что попритчилось с ним, ума не могу приложить. Должно быть, опоили горячего мошенники конюхи. На все был пригоден - в дорогу ль ехать, возы ли возить. И всего-то девять годков было ему. Теперь у меня на конном дворе всего шесть лошадок, без седьмой невозможно... Достатки скудные, денег ни копейки, а долгов, что грибов в лесу. Озарил намедни меня господь мыслию: стану, думаю, униженно просить я Андрея Александрыча, не пожалует ли какого-нибудь немудрого конька... Не могу наверно сказать тебе, любезный мой Пахом Петрович, а от старых иноков слыхал я, что преславный боярский род господ Луповицких, по женскому колену, влечет племя свое от князей Хабаровых. Значит, господа твои сродственники приснопамятному зиждителю нашей обители. Возрадовал бы Андрей Александрыч преподобную душу по плоти своего сродника, ныне в небесных селениях пребывающего князя Феодора. Покучься, Пахом Петрович, не пожертвует ли от своих щедрот коняшку. Попомни, пожалуйста.
- Доложу,- молвил Пахом.
- Новенького нет ли чего у вас? - после недолгого молчанья спросил отец Израиль.
- Марья Ивановна приехала погостить, а больше того никаких нет новостей,ответил Пахом.
- Ну вот! Впрямь приехала. Надолго ли? - спросил игумен.
- Не могу сказать.
- Не вздумает ли обитель нашу посетить? Давненько не жаловала, третий год уж никак... Поклон ей усердный от меня, да молви, отец, мол, игумен покорнейше просит его обитель посетить,- сказал Израиль.