От господ али сам по себе?
- От господ из Луповиц,- молвил Пахом.- Доложи отцу Израилю: приказчика, мол, господа Луповицкие до его высокопреподобия прислали с гостинчиком.
- Ладно, хорошо,- сказал келейник и через несколько минут позвал Пахома к игумну.
Высокий, плотный из себя старец, с красным, как переспелая малина, лицом, с сизым объемистым носом, сидел на диване за самоваром и потускневшими глазамиглядел на другого, сидевшего против него тучного, краснолицего и сильно рябого монаха. Это были сам игумен и казначей, отец Анатолий.
Войдя в келью, Пахом помолился на иконы и затем подошел к тому и другому старцу под благословенье.
- Здоровенько ли, Пахом Петрович, поживаешь? - недвижно сидя на кожаном диване, ласковым голосом спросил отец Израиль.- Господа в добром ли здоровье? Что Николай Александрыч?.. Андрей Александрыч? Барыня с барышней?
- Все слава богу,- отвечал Пахом.- Кланяться приказали вашему высокопреподобию. Гостинчик извольте принять от ихнего усердия.
И, положив на стол золотой, поставил кадочку у дивана.
- Медку своих пчелок прислали,- промолвил Пахом.
- Спасибо, друг, спасибо. Пошли господи здоровья твоим господам, что не оставляют меня, хворого, убогого. А я завсегда ихний богомолец. За каждой литургией у меня по всем церквам части за них вынимают, а на тезоименитства их беспереводно поются молебны Николаю чудотворцу, святителю мирликийскому, Андрею Христа ради юродивому, Варваре великомученице. Каждый раз во всей исправности справляем. А как яблочки у вас в саду?
- Яблоки хороши,- отвечал Пахом.- Ежели до съема хорошо выстоят - большой урожай будет. И груш довольно и дуль...
- А вишенки? - спросил отец Анатолий.
- И вишен довольно,- ответил Пахом.- Слава богу, все уродилось.
- А у нас и на яблонях, и на вишенье цвету было хоть видимо-невидимо, весь сад ровно снегом осыпало, а плода господь не совершил,- с сокрушенным видом, перебирая янтарные четки, сказал игумен.- Червяк какой-то зловредный напал, всю завязь, самый даже лист паутиной затянул. Так все и погибло - теперь редко-редко где яблочко, а вишен, почитай, вовсе нет. Молви, друг, Андрею-то Александрычу, по осени не оставил бы своих убогих богомольцев - прислал бы яблочков на мочку, сколько господь ему на мысли положит, да и вишенок-то в уксусе пожаловал бы бочоночек-другой. А что, поди теперь у вас и дыни и арбузы?
- Есть,- молвил Пахом,- только не совсем еще дозрели.
- Станут дозревать, прислал бы Андрей Александрыч сколько-нибудь на утешение нашему убожеству, а мы всегдашние его богомольцы,- сказал отец Израиль.- Да медку бы свеженького, сотовенького со своей пасеки пожаловал. Прошлого года, по осени, владыка изволил наш монастырь посетить, так очень похвалял он соты, что Андрей Александрыч прислал мне. Чего ни видал, где ни бывал владыка, в шестой, никак, епархии правит теперь,- казалось бы, ничем его удивить нельзя. А изволил говорить, что такого меду в жизнь свою-де не кушивал. Какой-то, говорит, особый, с нарочито прекрасным запахом. Повелел он тогда мне доподлинно разузнать, отчего у вас такой мед выходит...
- Резеду вкруг пасеки-то сеют, дикий жасмин тоже насажен - пчела-то с них обножь (Обножь, также взяток, колошка, поноска - все что пчела сбирает с цветов и уносит на ножках. ) берет,- сказал Пахом.
- Ишь ты! - качнув головой, молвил игумен отцу Анатолию.- Для пчелы сеют особые травы, особые цветы разводят. Вот бы тебе, отец Анатолий, поучиться...
- Куда уж нам! - сказал казначей.- Пошлет господь и простенького медку, и за то благодарни суще славим великие и богатые его милости. Где уж нам с резедами возиться!.. Ведь у нас нет крепостных, а штатные служители только одна слава - либо калека, либо от старости ног не волочит. Да и много ль их? Всего-то шесть человек.