Говорят, ее подослали. Положение очень трудное. Правда, может, лучше вам не ехать?
- Подождали бы моторку. Радиограмма же пошла, - проворчал капитан. Публика необузданная.
- Вы один, товарищ комендант, - сказал вкрадчиво Ана Гельды. - Вы воин, вы, все знают, ничего не боитесь, но их десять тысяч. Мудрость в выжидании. Я поеду к ним, возьму яшулли и привезу на пароход. Поговорите тут с ними, образумьте.
- Нет. Вообразят еще, что мы спасовали. Вы оставайтесь, товарищ комбриг. Вам там делать нечего.
"Делать нечего?" - подумал Мансуров.
Соблазн рассказать все был велик. Но тогда Соколов, безусловно, не пустит его на берег. Пока приходилось помолчать.
- Нет, я с вами!
- Что ж, я вас предупредил.
Рукавом гимнастерки Соколов смахнул с зеленого верха фуражки пылинку, решительно надел ее на голову, чуть набекрень, согласно уставу, и сразу же принял лихой вид. Он зашагал, звеня шпорами, к трапу. Ана Гельды поднял глаза к небу и по-фарсидски воскликнул:
- Истинно говорят: храбрец сознает опасность, не испытывая страха. Не то что трус, чувствующий страх, не сознавая опасности.
Старый хитрец, прожженный политик, контрабандист в прошлом, Ана Гельды искренне принял Советскую власть, отлично справлялся с работой председателя исполкома, но старался ладить с иомудами, неустойчивыми, изворотливыми, вечно кочевавшими через Атрек и создававшими полную неразбериху в приграничном районе*. Сам Ана Гельды из племени огурджали, потомственный рыбак и огородник, оседлый человек, не любил и не понимал кочевников, откровенно побаивался их и сейчас сильно струсил. Он боялся и за коменданта, очертя голову лезущего в опасность, но еще больше он страшился за свое благополучие, за свою семью, мирно и тихо проживавшую в новенькой русской избе на высоких сваях, бревна для которой он, Ана Гельды, сам привез из Астраханского порта. Потому он воззвал сначала к небесам, к морю, чтобы они остановили безумного коменданта, а когда призыву его не вняли, он обратился к Алексею Ивановичу:
- О Великий анжинир, ты разумный человек, ты умудренный мудростью человек, владеющий ключами к воде и мудрости человеческой, объясни товарищу коменданту, что дело идет о жизни и смерти!
_______________
* Существовало соглашение, разрешавшее кочевым племенам
пересекать советско-иранскую границу.
- Цену жизни постигает тот, кто, умирая, не умер.
"Сговорились они все, что ли? Я должен быть сейчас на берегу. Что с ней? Где она?"
И Мансуров, кривя губы, пошел за Соколовым, поправляя на поясе кобуру. Ана Гельды, кряхтя, двинулся вслед. Ему ничего не оставалось делать, как идти за ними. Он шел, сокрушенно покачивая папахой, головой, плечами и всем своим обликом показывая, что он снимает со своей спины груз ответственности, что он, старейшина и председатель, ни за что не отвечает.
Они плыли в деревянной, пахнущей рыбой и солью лодке по мирной глади Гассанкулийского рейда. Терпкий соленый ветерок, наполненный светом и синевой, обвевал их лица. И никому не верилось, что, быть может, сейчас, сию минуту, их ждет драма или даже трагедия.
Чем ближе был берег, тем острее Алексея Ивановича терзала тревога. Что произошло в Гассанкули? Какую глупость он допустил, уехав в командировку в Ташкент! Нельзя было оставлять Шагаретт в Гассанкули. Ни в коем случае! Почему он не пошел в открытую, не забрал Шагаретт и не увез с собой?
Он так бы и поступил, если бы она вдруг не заупрямилась: "Не поеду в Ташкент. Чтобы все видели нас вместе! Позор!"
Темная, просто черная тревога завладела Алексеем Ивановичем. Он вспомнил вдруг отчаяние, безумие в глазах любимой, когда он сказал ей, что ему надо обязательно поехать. Средазводхоз прислал настойчивую телеграмму. Требовал выезда.