Вон из серой волны песка выступают черные пряди... Их треплет ветер. Нет, это не трава, а прядь длинных женских волос. Кто была та неведомая путница? Куда стремилась она через море барханов? Спасалась ли от опасности, силой влекли ли ее в рабство, стремилась ли она в объятия возлюбленного? Пустыня зверем ринулась на тебя, задавила, иссушила.
Нигде не чувствуешь себя так одиноко, бесприютно, как посреди песчаной пустыни.
Конь подергивает бренчащую чуть слышно узду, конь чуть кряхтит, вытягивая ноги из зыбучего песка.
Всадник наедине со своими мыслями.
И снова думы о смерти, о гибели. Опять из песка смотрит череп. Сколько их тут? И нет ли среди них черепа его сына? Холодно делается на сердце.
Бросился он через пустыню по одному только намеку, на поползший откуда-то слух. Шепнули на мазаришерифском базаре, что надо искать мальчика на севере, в селении на берегу Аму. Видели якобы там того мюршида - разносчика молока.
Нетерпеливое сердце отца сжалось, болезненно забилось. Он вскочил на коня и поехал в пустыню. Опрометчивый поступок? Мальчишество? Пусть.
Он уже долго ехал по пустыне и ни разу не подумал, что совершает глупость за глупостью. Но разве это глупость, когда жаждешь прижать к сердцу теплое, барахтающееся тельце малыша, посмотреть в его глазки, почувствовать ладонью жесткие, такие родные волосики, узнать, что он жив, твой сынишка, сказать ему: "А ну, Джемшид, ты победил своих врагов, Джемшид".
Пусть знойное солнце, пусть нестерпимая жажда, пусть черная туча песка, затемняющая небо...
Смотри же! Пройди пустыню жизни, если влечет тебя любовь! И тогда... Тогда и соринка к тебе не пристанет.
Удивительное существо человек. Достаточно было получить всего лишь намек, как он ожил. Мрачное отчаяние сменилось надеждой. И он даже смог иронически издеваться над страхами и опасностями пустыни: "Я вновь посеял семена шутки на поле мысли..."
Откуда такая уверенность в успехе на этот раз?
Он с упрямством преодолевал пустыню, он не давал отдыха ни себе, ни коню, он ехал напролом.
Пустыня! Желтая пустыня. Желтый цвет - цвет увядания и жестокости. Комбриг знал это лучше, чем кто-либо. Много лет он наблюдал жестокость увядания всего живого в пустыне.
Встреча в пустыне всегда приятна. Приходит конец тоске одиночества. Можно услышать, что нового в мире. Новости - бальзам сердцу.
Маленький встречный караван на этот раз представлял собой жалкое зрелище. Люди, предельно истощенные, сгрудились в песке у подножия гиганта бархана, ища хоть крохотного кусочка спасительной тени. Верблюды, столь же истощенные и жалкие, топтались около сидящих и лежащих тоскливых человеческих фигур.
- Воды! Дайте воды! Нет ли у вас воды? Помогите водой! - послышались слабые, плачущие голоса, едва Мансуров появился в поле зрения расположившихся на бивуак.
Он сразу же разочаровал путников:
- Воды у нас нет. Как вы попали сюда, на совсем заброшенную караванную тропу? Вы сбились с пути?
- Воды. Ради бога, воды. У нас животные не поены неделю.
- Колодцы отсюда в верблюжьем переходе. Немедленно в путь! Какое легкомыслие! Верблюды у вас вот-вот падут. Останетесь здесь - пропадете.
Путники зашевелились, начали подниматься, собирать верблюдов. С удивлением смотрел на них Алексей Иванович. Их было трое, и среди них ни одного туземца. По тому, как неловко, неумело они вели себя, видно было, что в пустыне они едва ли не впервые.
- Где ваш караванбаши? - спросил он. - Где верблюжатники? До чего вы довели скотину! Разве вы не знаете, что верблюда бить нельзя? Эй, вы, перестаньте, а то он ляжет - и никакими силами вы его не поднимете.
- Почему вы на нас кричите? - мрачно сказал высоченный, почерневший от солнца и песка человек. - Караванбаши, будь он проклят, сбежал. И люди его сбежали. Бросили нас.