Озноб, сменился жаром и, если бы хватило сил, Йама совсем сбросил бы это одеяло.
- Лихорадка, - сказал старик. - У него гнилая лихорадка. Что-то дурное попало в кровь.
- Ты лазил в гробницах, - объяснил ему старик, - а там множество старинных болезней.
Йама обливался потом; даже матрас стал влажным. Ах, если бы он мог встать, он бы утолил жажду этой прекрасной чистой водой из лесного пруда. Тельмон бы ему помог.
Но Тельмон умер.
Днем в комнату ненадолго заглядывал луч света и вскоре застенчиво ускользал. А по ночам в глубоком оконном проеме шарил ветер, и свеча в стеклянном абажуре трепетала и начинала коптить. Лихорадка кончилась ночью. Йама тихонько лежал, слушая завывания ветра, но голова была ясной, и он пролежал долгие часы, размышляя над тем, что произошло, и стараясь составить целостную картину.
Горящая фейерверком башня доктора Дисмаса. Странная клетка и пылающий корабль. Юный лев, герой войны Энобарбус. И такие же шрамы, как у старика.
Призрачный корабль, бегство, снова пожар. Кажется, что огонь пронизывал все. Он вспомнил доброту рыбаря Кафиса, блуждания среди гробниц Умолкшего Квартала, смерть Луда... Он бежал от чего-то ужасного, но что случилось потом, он совсем не помнил.
- Тебя сюда принесли, - рассказала ему старуха, когда кормила завтраком, - я думаю, откуда-то с реки ниже Эолиса. Дорога неблизкая.
У нее была гладкая, почти прозрачная кожа. Она принадлежала к той же расе, что и Дирив, но была гораздо старше родителей девушки.
Йама спросил:
- Как вы узнали?
Старик улыбнулся за плечом у женщины. На нем, как всегда, были очки с зеркальными линзами.
- Твои брюки и рубашка были в свежем речном песке. Но, думаю, ты бродил и по Городу Мертвых.
Йама поинтересовался, почему он так считает.
- Нож, дорогой, - объяснила женщина.
Старик потянул себя за бороду и заметил:
- Многие носят старинное оружие, оно намного мощнее, чем современное.
Йама кивнул, вспомнив пистолет доктора Дисмаса.
- Но твой нож подернут патиной ржавчины, а это заставляет думать, что он многие годы лежал в темном сухом месте. Разумеется, можно предположить, что ты носил его, не потрудившись очистить, но, думаю, ты не такой легкомысленный человек. Я думаю, ты нашел его совсем недавно и просто не успел почистить. Ты подплыл к берегу и пошел через Город Мертвых и в какой-то старой гробнице нашел этот нож.
- Он относится к Эпохе Мятежа, насколько я могу судить, - заметила женщина. - Это очень опасное оружие.
Старик с любовью произнес:
- Ей можно верить, она забыла больше, чем я когда-либо знал. Ты должен научиться с ним обращаться, иначе он тебя убьет.
- Молчи, - резко вмешалась женщина. - Мы не должны ничего изменять.
- Вероятно, мы и не можем ничего изменить, - отозвался старик.
- Тогда я была бы машиной, - сказала женщина, - а это меня не прельщает.
- Тогда бы ты по крайней мере ни о чем не переживала. Но все равно я буду осторожен. В последнее время мой разум становится рассеян, моя жена тебе не раз еще об этом напомнит.
Они были женаты очень давно. Оба носили одинаковые льняные рубашки поверх шерстяных брюк, у обоих были одни и те же жесты, как будто любовь это нечто вроде игры в подражание, в которой смешивается все лучшее, что есть у обоих участников. Они называли друг друга Озрик и Беатрис, но Йама подозревал, что это не настоящие имена. У обоих в манере поведения чувствовалась лукавая осторожность, как если бы они что-то скрывали, но Йаме чудилось, что Озрику хотелось рассказать ему больше, чем полагалось. Беатрис к мужу была строга, но Йаму окутывала любящим взглядом, и пока он лежал в лихорадке, она целыми часами сидела у его постели, стирая пот полотенцем, смоченным нардовым маслом, поила его настоями меда и трав, баюкала, как собственное дитя.