На, мол, подавись и отвяжись! Но раздумал, не захотел связываться. Навешал ему так, что тот потом полгода кровью харкал. И отвалил.
Приходит ко мне Динамит, весь аж трясется от злости. Но держится. "Бери, - говорит, - деньги, и привет тебе от Султана и от дружка твоего мертвого Бычка. Теперь с ними сам разбирайся! А мы с тобой квиты. Ты меня от армии отмазал, я твое маленькое дельце выполнил. Спасибо тебе, Крот, за доброту твою!" И кланяется мне в пояс. Меня от этого поклона аж оторопь взяла. Никогда я не слышал, чтобы один человек сумел столько дел натворить и выжить! И, веришь, отвязался я от Динамита. Не по зубам мне, думаю, конь этот резвый. Я, чай, не сапер, чтоб такую бомбу в кармане держать!
Так и получилось с тех пор, что не я Демиду, а он мне жить не давал. Не раз наши дорожки пересекались, и уж как увижу я Динамита, так и чувствую - мать-перемать, опять каша заварилась! Ну об этом я рассказывать не буду сама видела, что летом творилось, когда я девчонку для одного клиента умыкнуть попробовал. Яна, что ли, ее звали? Видел я ее - сопля соплей. Если б знал, что она подружкой Демида окажется, ни за какие деньги бы не согласился! Чуть не разворотил мне всю контору!..
- Я, пожалуй, поеду. - Лека встала и пошатнулась. Все пережитое навалилось на нее стопудовой ношей, перегруженная голова гудела, веки слипались. - Как мне добраться туда, к Демиду?
- Сама не доедешь. Четыре часа ночи, заснешь по дороге. Ладно уж, отвезем тебя по старой дружбе. И "жигуленок" твой туда же отгоним. Все ж я человек, не дерьмо последнее.
- Спасибо. - Лека еле разлепила губы.
- Ладно, ладно, не дрейфь. Все путем будет. И Демиду своему привет передавай. Даст Бог, оклемается.
Глава 2
Лека осторожно открыла дверь ногой - руки ее по-прежнему занимал здоровенный футляр от виолончели. В деревенской больнице было тихо, в предрассветный час только призрак сна бродил по коридору, мягко ступая невидимыми лапами. Спали все: дежурный врач в ординаторской, бабульки-нянечки, медсестры перед невыключенным телевизором, намаявшиеся от бессонницы и застарелой боли обитатели хирургии и заядлые курильщики, отхаркивающие сквозь сон остатки своих черных легких в надсадном кашле. Девушка поморщилась. Никогда прежде не приходилось ей пробовать запах районной больнички - кислую смесь пота, табачного дыма, хлорной извести, горелой резины и невыветриваемых болезней. Лека тихо шла вдоль палат; двери с облупившейся краской кое-где были открыты, и оттуда доносился храп.
На втором этаже все выглядело приличнее. В холле даже стоял огромный цветной телевизор десятилетней давности - со снятой задней крышкой и надписью: "Товарищи! Ручками не вертеть!" Лека добралась до двери с табличкой "Ординаторская" и заглянула внутрь.
Небольшое помещение было перегорожено шкафом, повернутым к Леке задней стороной и облепленным картинками из "Крокодила". Из-за перегородки высовывались две ноги в полосатых носках. На письменном столе стоял недопитый стакан кофе, в апельсин был воткнут большой хирургический нож для ампутаций. Лека деликатно кашлянула. Ноги тут же исчезли, и через некоторое время из-за шкафа выглянула голова.
- А? Чего? - На вид парню было лет двадцать пять, жидкая бородка не придавала ему солидности, наоборот, подчеркивала юный возраст. Русые волосы, голубые близорукие глаза, небольшой круглый носик.
"Санитар, что ли?"
- Извините. А Равиля Фахрутдиновича где можно найти?
- Это я.
- Ой. Здравствуйте. - В представлении Леки, татарин должен был иметь черные волосы и восточные глаза. - Я вот по поводу больного. Коробова.
- А, это вы, - засуетился доктор. - Меня предупредили, что вы должны приехать. Вы уж простите, не спал всю ночь. Больной, конечно, тяжелый...
- Как он там? Совсем плохо?
- Ну как вам сказать? - Врач замялся.