Присел стрелок на поваленное дерево и сидел, пока не успокоился. И прибыла его надежда в силе, так что он почувствовал, что под ее весом плечи его поднялись и расправились. Но прибыло и удивление. От удивления родился у него вопрос: как такое возможно в этом мире?! И он чувствовал, как вопрос этот возится в его душе, устраиваясь поудобнее, раздвигая другие вопросы, делая их незначительными.
– Видать, долго мне с этим вопросом жить, – понял охотник.
Поднял тетерку и не нашел на ней следа от пули. Удивление его усилилось, а от этого вопрос стал больше и тут же начал выпихивать из души все, что могло от него отвлекать.
Сел охотник и принялся гладить ружье, рассматривая его заново. И увидел его новыми глазами. То, что до этого лишь слегка царапало его внимание, вдруг проявилось. Насечки на стволе и ложе были не просто сценами из охотничьей жизни, а изображали странных существ, охотящихся на небывалых зверей. Стенки у ствола были слишком тонкими, сам ствол слишком узким, а ружье слишком легким. И на плече оно сидело словно живое, точно кошка устраивалось. И даже будто грело слегка…
Он еще раз решил проверить, как прикидывается ружье, и оно снова неимоверно быстро прыгнуло к плечу, буквально заставляя его глаз искать зверя поверх мушки. Зверя, конечно, не было. Но охотник повел стволом, переводя с дерево на дерево, и вдруг крошечная мушка ожила и засветилась желтовато-золотистым, словно кошачий глаз, и потянула вбок.
И только охотник пошел за ней, деревья вокруг стали смутными, зато прямо перед мушкой все осветилось и начало приближаться, словно увеличиваясь. И приближалось, пока на каком-то очень далеком дереве охотник не увидел белку. Белка держала в передних лапах орех. И как только она поднесла его ко рту, охотник выстрелил и залился смехом, видя, с каким недоумением белка разглядывает свои пустые лапы.
– Что же ты такое? – спросил охотник ружье, гладя его руками, и почувствовал, что это неправильный вопрос.
Тогда он позволил вопросу родиться самому. И он родился:
– Кто ты такая?
И ружье точно замурлыкало, гладясь о его руки.
– Если бы была звездная ночь, смогли бы мы сбить звездочку с неба? – родился у стрелка следующий вопрос, и он почуял, как тело ружья напряглось, словно перед прыжком. И прозвучало в его голове без слов:
– Я тебя никогда не брошу…
Избушка
Люди очень хотели забыть своих богов, и первыми им удалось забыть голод и холод. Никто даже не помнит, какие у них были имена… Прирученный и одомашненный Дед Мороз – это проявление жестокого юмора, которого не лишено человечество. Чтобы забыть бога, его надо сначала осмеять! А затем выдрессировать, как собаку, быка, коня…
Только охотники еще знают, как идти голодным, пока не догонишь добычу, и помнят, что наши предки имели имена для множества оттенков холода. Но даже они уже не помнят этих имен. Хотя для них коченеть – это не то же самое, что происходит со ждущим автобус на стоянке. Коченеть – это когда пальцы больше не могут расстегнуть пуговицу в ширинке, чтобы согреть там руку перед стрельбой…
Если кто-то говорит, что ночевал в стогу, и не говорит, как это холодно, и что стог совсем не греет, даже в августе, он солгал. И тот солгал, кто якобы построил шалаш в лесу, и шалаш защищал его от дождя и ветра. Кто-то даже рассказывает, что спал у костра, но не рассказывает, что это был не сон, а битва с холодом. Разве что он ночевал в пуховом спальнике. Но тогда костер ни при чем…
Для городского человека переночевать у костра – это романтика и испытание сил, которые у него совсем не растрачены. Поэтому ему время от времени просто необходимо израсходовать эти силы, чтобы они не застаивались. Как выпустить дурную кровь. Но он так этого боится, что призывает себе в союзники огонь или траву и дерево. Только охотник знает, что, пока ты рассчитываешь на союзников, ты обречен.
Рассчитывать надо только на внутренний жар. Костер или теплый спальник выключают в человеческом теле способность извлекать жар, поскольку дают внешнее тепло. Если ты можешь извлекать внутреннее тепло и пережить ночь в лесу, прислонившись спиной к дереву, костер может быть даже в помощь. Но он больше не нужен, разве только готовить пищу.
Да и сено нужно не затем, чтобы греть тебя, сено должно удерживать тепло земли, которую ты согрел своим телом. Когда ты научился всему этому, когда вскрыл способности и внутренние источники тепла, как ни странно, ты начинаешь ценить избушки, которые встречаются в лесу. Это потому, что выживание перестает быть испытанием, все трудности больше не в радость и не в горе, они просто помехи. А неожиданная избушка в лесу – это подарок, даже дар забытых богов, который надо принимать с почитанием, а не только с благодарностью…
Поэтому охотник ценит избушки в лесу так, как давно уже не умеют ценить свою квартиру городские жители. Собственно говоря, лесная избушка и дом или квартира решают совсем разные задачи. Избушка защищает от природы, а квартира – от общества, его глаз и языков…
Охотник подошел избушке колдуна еще засветло, но не стал в нее входить. Он остановился в виду избушки и развел костерок, чтобы приготовить тетерку. Он подозревал, что избушка так просто ему не дастся. Он был в ней ночью, ночью и надо было искать след. Только кажется, что след виднее днем. Искать след надо не тогда, когда светлее, а тогда, когда оставил его.
Охотник ел и разглядывал избушку. В обычное время он бы ее починил, чтобы это пристанище жило. Но сейчас к ней нельзя было прикасаться. Поэтому он молча попросил у избушки прощения за то, что не сможет ей помочь в этот раз.
Поев, он поднялся и осторожно обошел избушку по большому кругу, надеясь на удачу. Но по ту сторону избушки не было не только следа, но даже той прогалины, по которой он к ней подошел ночью. Дневной мир, который знают люди, очень сильно отличается от ночного. Удача не улыбнулась.
Вернувшись к костру, охотник присел и начал ждать, не отрывая рассеянного взгляда от избушки. И как только Ясный всадник на красном коне опустил копыта своего коня за край земли, а на другом ее конце появилась грива белого коня Бледного всадника, в трещину между днем и вечером он заметил петлю, свившуюся вокруг избушки в несколько узлов…
В одно тугое усилие свет вечера вытеснил свет дня, и видение тут же исчезло, но стрелок уже понял, что ему противостоит судьба. Не так часто нам доводится видеть ее пряжу, некоторые умудряются прожить всю жизнь, глядя в другую сторону, и лишь у последней черты вдруг приходят в ужас, видя, как серп из седого железа приближается к нити, которая всегда была перед глазами!..
Однако если ты хоть раз в жизни видел эту пряжу, ты уже никогда не обознаешься. И никогда не будешь небрежен, потому что петли судьбы могут затянуться от твоих торопливых движений, как самая обычная нитка, вот только затягиваются они на твоем горле…
Те, кому приходилось сталкиваться с настоящей опасностью, способны видеть петли судьбы. Если им, конечно, удалось после этого выжить. Очень трудно выразить эту мысль ясно: выжить – это сейчас не о жизни тела.
То, что, попав в петлю судьбы, ты остаешься жив, не значит, что ты выжил после встречи с судьбой. Чаще мы выживаем до нее, так и не пройдя туда, где могла продолжиться твоя жизнь, которая была предназначена тебе судьбой. Если, столкнувшись с судьбой, ты не принял ее, если предназначенная судьбой, возможная жизнь так и не началась, потому что ты не смог в нее пройти, ты выжил?
Судьба ловит нас в свои ловушки, и охотник попался в ее петлю, когда прошел в будущее сквозь избушку. А мог и не пройти, не справиться, остаться в прежней жизни. А теперь он хотел невозможного – по той же петле вернуться вспять. Пройти сюда было вовсе не просто, но как войти в тот же ток судьбы еще раз?
Охотник поднялся и подошел к открытой двери избушки. Вчера он вошел в нее по серебристой дорожке ночного свечения и вышел с ружьем. Выходной след был, а входного не было. Как если у избушки был еще один точно такой же вход с другой стороны…