Джек встал и двинулся за маленькой хозяйкой дома к выходу, бросая короткий взгляд на крошечный кружок циферблата и одновременно с этим сверяя свое время со временем на настенных часах комнаты.
– Половина второго. Ты стояла прямо перед часами, почему сама не посмотрела?
Рыжеволосая улыбнулась и, не реагируя на этот вопрос, словно и вовсе его не слышала, начала накидывать на себя куртку. Ненадолго замерла, борясь с десятком пуговиц и петель, а после снова удивленно посмотрела на Джека. Тот в нерешительности стоял в дверях.
– Это называется общение, мистер всезнайка. Какой смысл тогда двум людям находиться в одном помещении, если они оба молчат и могут самостоятельно завязать себе шнурки или налить стакан воды? Скучно. Поэтому я и спросила – поддерживаю нашу беседу.
Снова раздался звук шагов, и с кухни вышла миссис Робертсон, держа в руках заварочный чайник и в недоумении глядя на уже почти одетую дочь и ее друга. В чужих глазах мигом промелькнули калейдоскопом десятки всевозможных чувств, что бывает, когда на один и тот же предмет через прошедшие годы глядишь по-разному – будто в зрачки установили две новенькие блестящие линзы, и теперь все чудно и кажется совершенно другим и новым. Наконец, женщина обиженно воскликнула:
– А как же чай? Рэйчел, милая, неужели ты даже ничего не предложишь гостю…
Но девочка холодно перебила укоряющий материнский тон и засунула ноги в черные кроссовки.
– Мы пообедаем в кафе, мама. Это тоже часть нашей прогулки, так что, будет неправильно, если Джек наестся дома печенюшек или каких-нибудь конфет и потом примется язвить каждый раз, когда я захочу что-нибудь съесть. Так что нет, к сожалению, мистер Дауни вынужден будет пересилить себя и отказаться от такого заманчивого и щедрого предложения.
Закончив кутаться во всевозможные шарфы и размышлять над необходимостью зонтика, Рэй подбежала к матери и чмокнула ее в щеку, в то время как Джек продолжал извиняющее пятиться к выходу. Девочка тоже не стала терять свое драгоценное время, и вот уже через несколько минут они шли по Беркелей-Стрит, молча и быстрыми шагами разрезая улицу вдоль на две невидимые полосы.
«Эта та самая неприятная тишина, – подумала вдруг Рэйчел, – которая иногда просачивается между делом, и не дает тебе вымолвить ни слова. С одной стороны прекрасно понимаешь, что это всего лишь неловкая паузы, и ее легко можно прервать сказанной невзначай шуткой или чем-то подобным, но с другой… не хочется бросить что-нибудь глупое или неловкое, чтобы потом чувствовать себя пристыжено – тогда правильнее и вовсе не говорить, а только внимательно смотреть себе под ноги. Именно из-за такой тишины люди быстро прощаются и с головой окунаются в свое гордое одиночество, полагая, что, верно, здесь они никому не нужны».
– Как тебе моя мама? – тихо спросила девочка, не чувствуя на себе вопрошающего взгляда идущего рядом парня.
– Очень заботливая. И гораздо гостеприимнее, чем ты, рыжик.
– Да, она такая. Ярая перфекционистка. Все в ее жизни должно быть безупречным – если дочери ругаются, то это «неподобающее для леди поведение», если в спальне бардак, «нужно немедленно прибраться, неужели поддерживать чистоту так сложно», ну а ее грандиозное «чтение книг легко может заменить тебе общение с друзьями, хотя, будь Моэм или Шекспир одними из них, я бы забрала обратно свои слова». Ты не поверишь, как же сильно это выводит из себя! Иногда мне кажется, что я живу в совершенно другом мире с другими правилами, – вздохнула рыжеволосая и поникла еще больше.
– Чьи-то странности не должны влиять на твое восприятие мира, – пояснил Джек, сворачивая с улицы и перестраивая их маршрут в сторону Чайнатауна. – Если твоей матери нравятся правильные вещи – в этом нет ничего плохого, ведь в любом случае можно прийти к компромиссу. Ты не представляешь, как важно ценить то, что имеешь. Особенно семью.
Дауни глубоко вдохнул и с большим трудом сдержал начинающуюся в пальцах дрожь. Каждый раз воспоминания о прошлом отдаются ему вот так, не как у всех, будто он чертово исключение из общего слаженного и стройного уравнения. Некоторые сидят вечером под теплым пледом и пьют какао с плавающими в нем зефирками, пересматривают старые фотографии, кассеты, смеются и шепчутся о прошедшем – они ложкой черпают золотистый мед из своих банок, доставая его из самого низа и с любопытством глядя, как тягучая масса переливается на солнце и стекает обратно, мягкой гущей укрывая верхние слои… Джек же видит это совсем иначе, для него на дне банки только сухой шиповник, и чем больше ковыряешь его ложкой и пытаешься достать, чтобы хоть одним глазком взглянуть и вспомнить, тем листья с каждым разом все более и более мельчают, оставляя на своем месте колючие шипы, а ягоды переминаются в отвратительную кашу.
Такая вот банка со сладким.
Рэйчел виновато посмотрела на нахмурившегося парня и осторожно, почти шепотом спросила его, раздумывая, как бы ненароком не обидеть:
– А что случилось с твоей семьей? Что-то плохое?
От девочки не укрылось, как Джек вздрогнул и сильнее стиснул кулаки, так, что костяшки пальцев чуть побелели. Он явно не хотел говорить о таком личном с новой (и совсем недавней) знакомой, это было слишком сокровенное, слишком тайное, чтобы выкладывать первому встречному. «Эта мелкая не поймет, точно не поймет, с ее-то воспитанием. Гораздо лучше…»
оставить свои проблемы при себе, запереть их где-нибудь глубоко-глубоко и терпеливо ждать, пока не начнут гнить прямо внутри тебя – это ты имеешь в виду, Джеки?
– Я позже расскажу тебе, – коротко бросил парень, снова закутываясь в мысленный кокон и по-настоящему жалея, что прогулка не задалась с самого ее начала. Теперь даже ненадолго выглянувшее солнце слепило глаза и раздражало, и казалось, будто весь окружающий мир решил «помочь Джеку сойти с ума».
– Хорошо, извини.
Рэйчел опустила голову, пытаясь не смотреть никуда, кроме как под ноги. «Черт, ну зачем я спросила! Видно же, что это него для колкая тема, а ты… Глупая, глупая! Не можешь ни слова сказать, никого не обидев. Интересно, почему он еще не ушел от тебя? Да и куда мы вообще?»
Девочка осторожно посмотрела на лицо Дауни, как бы случайно отмечая его мрачность и холодное безразличие. Затем огляделась по сторонам и резко стукнула нового друга по плечу, разыгрывая искреннее удивление:
– Куда ты нас завел? Хочешь меня похитить, а потом продать каким-нибудь злостным типам в подворотне?
Дауни выдавил из себя слабую улыбку и, не сбавляя шаг чуть быстрее прогулочного, разъяснил ровным тоном:
– Если бы я и хотел сделать с тобой что-нибудь в этом роде, то, во-первых, не стал бы показываться на глаза твоей родне. Во-вторых, не позволил бы тебе узнать обо мне столько всего, иначе ты можешь использовать эту информацию против. Ну, и в-третьих, я не пошел бы сейчас с тобой в Старбакс.
– Старбакс? Серьезно!? Я не была там сто лет! Он маленький и уличный, где можно брать только напитки, или это действительно кафе?
– Поверь, ты сможешь накупить там столько сладкой гадости, сколько тебе захочется. Ты ведь так и не начала заниматься спортом?
Брюнет предусмотрительно отодвинулся на шаг от закипающей Рэйчел, именно в тот момент, когда ее кулак набирал скоростью и просвистел в воздухе точно там, где прежде была рука Джека. Рыжеволосая на это только презрительно фыркнула.
***
– Вы уже готовы сделать заказ? – грузная женщина с румяным дружелюбным лицом подошла к столику, легонько постукивая кончиком карандаша о твердую корочку блокнота. Джек театрально поднял вверх руки, всем своим видом показывая, что уступает даме, и официантка обратилась к Рэй с подобным вопросом.
После того неловкого разговора они шли в ноющей тишине, прерываемой лишь короткими указаниями парня касательно дороги к кафе, поэтому, когда двери заведения распахнулись, и в лицо ударил терпкий аромат свежего кофе и пекущегося теста, девочка не смогла удержаться от облегченного вздоха. Все же шум столовых приборов, чужих спокойных голосов и льющейся откуда-то сверху приятной музыки в разы лучше молчаливой враждебности. Похоже, Дауни придерживался того же мнения.