В пять часов все садятся за стол, а когда темнеет, начинаются танцы, и я под шумок пробую вина. А что, вкусно, только двух глотков, пожалуй, хватит.
Очень хорошая дача у друга Николая – уж места точно всем хватает.
Когда наступает ночь, я замечаю, что бабушка куда-то делась. Я обнаруживаю её в доме – сидит в уголке на кухне вместе с родителями друга Николая и тихо беседует в полумраке при свете свечи. На столе бутылка чего-то явно не одобренного мамой к свадьбе, а ещё несколько тарелочек с салом и огурчиками.
– У нас тут отдельное сборище, – подмигивает мне папа дяди Юры, хозяина дачи – дедок с окладистой седой бородкой.
И тут я впервые задумалась, где же родители Николая?
– Как таковых нет, – говорит бабушка. – Сам-то ведь он приезжий, а отец его где-то в Приамурье. Они не общаются.
Потом происходит ещё много чего – часть детей увезли, часть уложили спать, а мы с Никитой – единственным моим ровесником, и ещё парочкой ребят из малышни, одевшись потеплее, сидим у огня и наблюдаем как жарят мясо, и сами, конечно, жарим всякую еду.
Я даже не помню, как ложусь спать – а вот на следующий день совсем не так хорошо. Мама и Николай уезжают в свадебное путешествие в Санкт-Петербург, оставшуюся еду мы раздаём и всю первую половину дня прибираемся в доме.
Работы на самом деле было не очень много: Николай как-то хитро сделал, чтобы после торжества погром был не очень большой. Папа дяди Юры сказал, что было примерно три утра, когда он выглянул в окно и увидел, как Николай и другие мужчины таскают стулья и наводят на улице порядок.
Когда настаёт время уезжать, я поднимаюсь наверх за вещами в комнату, где спала, и только сейчас замечаю что-то возле подушки: оказывается, мама, прежде чем уехать, зашла сюда и положила мне в изголовье кровати бумажный конвертик.
– Она пишет, чтобы на эти деньги я сходила в кино, в планетарий, в дельфинарий или ещё куда захочу в Москве! – сообщила я, скача по комнате.
– Я домой хочу! – взвыла бабушка.
– Э-э, домой…
– Давай, Маришка, без глупостей, по-быстрому собирай вещи, я и часть еды с собой уже взяла – всё равно в ближайшее время готовить не буду, а мне ещё перед завтрашней работой надо отдохнуть. Ах, Господи, у меня там рассада, цветы, всё без присмотра… – Не переставая бормотать себе под нос, она выходит из комнаты.
И мы едем домой.
Часть 2
Глава 16
– Марина, ты точно собрала свои вещи? – кричит мама.
– Да точно, точно…
Похоже, собирается дождь, огромное тёмное облако, наползая откуда-то, начинает заслонять солнце. Я люблю такую погоду – когда сначала дует тёплый душный ветерок, а затем – затишье… и ка-ак громыхнёт.
Пока не громыхает, но гроза собирается – интересно, как мы поедем?
Комната выглядит немного голой, хотя я ни бельё с кровати не снимала, ни книг не брала, ведь буду сюда возвращаться на выходных.
Возле порога стоят две сумки с одеждой, письменными принадлежностями и ещё кое-какими мелочами. Вот, наконец, настал тот момент, когда мы переезжаем, рано или поздно это должно было случиться…
Лето нынче началось как будто так же, как и всегда: мы с бабушкой работали на огороде – ещё с мая, иногда я шла туда вместе с Наташей, чтобы потом, сделав свою работу быстрее, пойти на огород к ней и помочь ей.
За день до моего дня рождения я сидела на грядках – полола редис – когда мне позвонила бабушка и сказала, что маму увезли в больницу.
– В больницу? – растерянно переспросила я.
– В реанимацию, – уточнила она.
Маме стало плохо на работе – она потеряла сознание, и её увезли на скорой.
Просто не могу даже описать, что я почувствовала в тот момент, когда узнала. Точнее, сначала я вообще ничего не почувствовала – как будто меня ударили током и ещё в голове полная пустота, а потом, чуть погодя после того, как добралась до дома, я заново всё осознала.
В реанимацию кладут человека, когда ему совсем плохо и надо спасать, это я знаю.
Утром у нас в квартире темно и прохладно, и у меня самой было странное противное ощущение, будто я наглоталась холодного желе и оно колышется внутри. Когда узнаешь что-то очень плохое, хуже всего, что в некоторые мгновения забываешься и тебе становится легче, а потом будто просыпаешься и понимание обрушивается с новой силой.
Пришла тётя Аня, соседка, и попыталась накормить меня обедом – бабушка позвонила ей и предупредила, что уезжает в Москву, к маме. Я из вежливости съела котлету, и тогда тётя Аня стала предлагать мороженого – мол, у неё полная морозилка. И тут я впервые в жизни поняла, что человеку может не хотеться мороженого.
В книгах у героев из-за плохих новостей часто пропадает аппетит, но я в это не верила – сама-то я люблю покушать в любой ситуации. А от огорчений тем более хочется есть, надо ведь утешиться хоть как-нибудь. Но в тот день мне показалось, что у меня вообще нет желудка.
Тётя Аня сказала, что останется, пока бабушка не вернется, а это скорее всего будет завтра утром – однако бабушка приехала поздно ночью.
– Что там? – У меня был только один вопрос.
– Что-что, в больнице мама будет пока.
Потом я услышала, как бабушка ворчливо сказала тёте Ане, что беременность с самого начала протекала тяжело, а мама зачем-то ещё таскалась в этот самый Санкт-Петербург, да и месяц ещё работать собиралась в этой Москве.
– Хорошо, если её подольше подержат, – сказала тётя Аня. – И для неё, и для ребёночка лучше.
Утром мы все были без сил.
– После всего такого мне даже без разницы, что дня рождения не будет, – прогнусавила я, обращаясь к бабушке. После вчерашнего голос у меня стал, как при сильном насморке.
Она посмотрела на меня так, будто я сморозила глупость.
– Как это не будет?
Вечером бабушка напекла пирогов – а следующим утром рано разбудила меня, сказав, что уезжает в Москву до завтрашнего вечера. Была ведь суббота, таким образом, бабушка могла проведать маму два раза – а с понедельника снова выйти на работу.
– Я что, одна останусь? – удивилась я. Хотя на самом деле я была в таком состоянии, что уже ничего не могло меня напугать или удивить – потому что какое, если разобраться, это имеет значение после всего.
– Не волнуйся, я договорилась.
Бабушка велела мне ждать, когда позвонит Алинин папа – она обо всём договорилась с ним. Алинин папа – ужасно занятый человек, но если он берётся за дело, то всё делает в лучшем виде. Да и вообще, с ним я чувствую себя спокойнее, потому что он большой, сильный и всегда знает что надо делать – даже с бабушкой я почему-то такого не испытываю, хотя она тоже знает всегда что надо делать.
И праздник в результате устроили другие родители. Они узнали обо всём и отпустили бабушку, а сами помогли организовать стол и всё такое. Продукты, конечно, были закуплены заранее, но надо было их разложить и ещё следить за порядком. Папы разводили костёр и готовили шашлык, а мамы резали овощи и фрукты.
Это был очень странный день рождения – я была приветливой со всеми, улыбалась и смеялась и даже получала удовольствие, но это какое-то другое удовольствие.
Я видела, что некоторые девочки, с которыми я мало общаюсь в обычной жизни, радуются, что их пригласили – они робко улыбались и заискивали передо мной. В другой раз я, может, подосадовала, что они вторглись в наш привычный круг общения (это ведь мама захотела пригласить всех подряд) – но в этот день мне почему-то наоборот хотелось ободрить их, и я была очень доброй со всеми.
Я вся размягчилась, и когда в сумерках мы все уселись возле костра, я, глядя на остальных, внезапно почувствовала, как меня переполняет нежность к присутствующим.
Вот что это было за удовольствие.
А ещё, наверное, часть меня была в этот момент с мамой, а ещё я всё время думала о том, как бабушка сидит сейчас где-то в коридоре больницы.
Но в то же время я никогда так отчётливо не чувствовала, как всех люблю. Даже маму Лизы Ващенковой.