Сначала неуверенно, но после, убыстрив шаг, Святослав начал ступенька за ступенькой подниматься на следующий этаж. Он, не заметя запущенности перил, провёл по ним левой рукой и мигом отдёрнул её, нечаянно зачерпнув немаленькую горстку пыли. Мальчик брезгливо сморщился и вытер её о мордочку только что вернувшего видимость сахаяка – тот, отплёвываясь и чихая, старательно заработал лапками, отряхивая шёрстку. Свят насмешливо фыркнул и продолжил путь наверх, больше не касаясь перил ни руками, ни ногами, ни чем-либо ещё.
Остановился он только у очень старого портрета Никанора Тимофеевича, престарелого учителя с сиреневыми, цвета аметиста, глазами. На портрете он был гораздо моложе, так ещё и с голубыми глазами, что вызвало у мальчика пару вопросов, но он не стал зацикливаться на них. В Дармикатме Святу не часто приходилось сталкиваться с наставником братства Воздуха, но Ник Тим (такое прозвище ему дали ребятки из братства, которое он курировал) ему симпатизировал. Всё же, когда юноша сталкивался с ним в бесконечных коридорах академии, старичок вечно одаривал его таким загадочным взглядом, что у парня аж мурашки по коже пробегали, хотя он не был из трусливых. Вот и сейчас мальчик слегка нервничал перед тем, как зайти в дом к профессору, поэтому-то и затормозил у картины, будто ему ни с того ни с сего захотелось погрузиться в таинственный и далёкий мир искусства и творчества – ранее он никогда не страдал такими позывами.
– Чего застрял? – спросил его Мафлиус, уставившись по примеру юного хозяина на картину своими огромными глазищами. – Топай давай! Нам ещё дел невпроворот!
– Хватит крякать, надоеда, – отмахнулся от него Свят. – Иду я уже!
В уголке картины парень заметил неприметную на первый взгляд подпись ЛИК, сплетённую из золотистых рукописных ленточек и завитушек в сочетание из трёх букв. Инициалы показались ему смутно знакомыми. И он было наклонился, чтобы получше рассмотреть их, но тут Мафлиус в край разворчался, и мальчик поспешил заняться действительно важными делами. Напоследок пробежав глазами по портрету и в очередной раз зацепившись за эти самые буквы, Свят развернулся к нему спиной и подскочил от испуга – в проходе стоял наставник воздушников и наблюдал за юношей, пока тот в оба глаза пялился на картину.
– Пойдём, Святослав, я уже давно тебя жду, – сказал тихим голосом профессор и пошёл вперёд по коридору. – Директор оповестил меня о твоём скором визите, так что я успел немного подготовиться.
Святослав даже и не удивился такому обстоятельству, только вот никак не мог понять, почему бы Сдвиг не мог просто взять и рассказать ему всё в мельчайших подробностях, раз был настолько осведомлён в грядущих событиях, потому что в данный момент получалась какая-то глупая запутанная игра, правил которой Свят не знал вовсе.
Никанор Тимофеевич вдруг остановился у одной из многочисленных дверей длинного коридора, конец которого исчезал за далёким поворотом, открыл её и пригласил своих гостей в «дом искусств». Святослав заинтересованно заглянул внутрь; его маленький помощник последовал за ним, и последним зашёл сам хозяин комнатки, прикрыл за собой дверь, но не закрыл её до конца, оставив маленькую щёлочку.
На самом-то деле помещение нельзя было назвать просто комнатой: это была огромнейшая зала с высокими потолками, смыкавшимися в куполе, и стенами, искусно выложенными мозаикой на божественные мотивы. Несмотря на то, что вся эта красота появилась здесь во время отделки здания, в самом начале его долгой жизни, ничто не утратило своего первозданного вида – даже скудненькая обстановка не портила внешний вид жилища старого преподавателя. Кое-чем зала напоминала комнату Свята: повсюду висели полотна с пейзажами, натюрмортами и портретами, но в них прослеживалась рука опытного мастера, тогда как Геля в связи со своим незрелым возрастом брала лишь яркостью красок и живостью композиций. Зачастую среди портретов попадались изображения директора Дармикатмы, о чём юноша немедля поинтересовался. Лениво улыбнувшись, профессор ответил, что он всегда в высшей степени уважения относился к Андрию Виссарионовичу, и парень переключился на другие не менее интересные вещи. Например, мальчику приглянулось такое же усталое и изнеможённое, как и всё в этой комнате, пианино с отсутствующими в некоторых местах клавишами. Переведя взгляд на письменный стол, он увидел печатную машинку.
– Такая же и у Вита есть, – указав на неё, сказал Свят и с большим удивлением спросил: – Вы ещё и писатель?!
– Не хотите ли вы чаю, молодые люди? – спросил старичок, пропустив мимо ушей слова мальчишки, и скрылся за маленькой дверкой, которая, наверное, вела на кухню.
«Нашёл тут молодого человека!» – пробубнил сах, присматриваясь к письменному столу, где были аккуратненько, один к одному, сложены простые грифельные карандаши и чёрные шариковые ручки. Благо, мальчик успел схватить рванувшего со всей прыти чудика за хвост, выгнувшись как гитарная струна, когда её задевают умелые пальцы музыканта, и письменные принадлежности не пострадали.
– Да, пожалуй, – крикнул в ответ Никанору Тимофеевичу парень, пыхтя не хуже заварочного чайника, поскольку сах вырывался и царапался маленькими, но тем не менее острыми коготками.
Перебранок и возни в гостиной Никанор Тимофеевич не слышал, поскольку уже громко копошился на кухне, гремя заварочным чайником и сахарницей с щипцами, предназначенными для накладывания в чай кусочков рафинада.
– Может, уйдём отсюда, а то мне здесь не нравится…. Зуб даю, случится что-то плохое! – промычал Маф, когда юный эмпат закрыл ему, пытавшемуся вырваться, рот.
– С каких это пор ты стал Нострадамусом? – язвительно спросил его парень.
– С тех самых, как с тобой познакомился! – огрызнулся сах. – Хотя я до сих пор удивлён, что ты всё ещё жив с твоим-то графиком вляпываний в неприятности….
Ответить на данное заявление Свят не успел, ибо в комнату из кухни сквозь узкий и высокий проход протиснулся наставник воздушников с большим красным подносом, обставленным голубым фарфоровым сервизом с рисунком из маленьких алых розочек. Из чайника вырывался тоненькой струйкой оранжево-жёлтый пар. Никанор Тимофеевич разлил чай по крохотным чашечкам и водрузил большую чашу со сладостями на кофейный столик, стоявший в уголке комнаты в содружестве с маленькой дряблой софой. Святослав сел на неё и провалился в промявшееся до самого основания сиденье. Изобразив полное удовлетворение на лице, парень протянул руку за чашечкой чая, еле удержав себя от того, чтобы отставить мизинчик в сторону, как монаршая особа, поднёс её к глазам и внимательно пригляделся – чай тоже был ярко-оранжевого цвета, что и пар, заполонивший весь стол. По запаху жижа тоже не казалась похожей на чай, так что мальчик поставил кружку на место.
– Пей, пей, – буркнул ему старичок и сам прихлюпнул горячего напитка.
– Я хотел спросить вас об одной очень старой вещице, – начал Свят и не издалека, и рубить с плеча не стал.
Старик отставил чашку на стол, и пристально посмотрел на мальчика, предлагая продолжить. Юноша выудил из кармана толстовки «неисправный» компас и протянул преподавателю. Тот взял его и потряс у раковинки уха – внутри что-то колыхнулось, глухо стукнувшись о металлическую преграду, и старик расплылся в удовлетворённой улыбке.
– Думаю, мне нужно будет ненадолго забрать его у тебя…. – сказал наставник воздушников, – Чтобы открыть, конечно же! Чтобы открыть! – опомнился он.
– Извините, но мне хотелось бы забрать его себе, – запротестовал Свят и потянулся, чтобы вернуть назад свою вещь.
Однако старик и не собирался возвращать компас его истинному обладателю. Потому парень схватился за него одной рукой и попробовал выдернуть его из руки старого преподавателя, но тот не отпускал вдруг сделавшее его безумным «сокровище», вцепившись в железный корпус точно клешнями. Глаза у него налились кровью, и Свят получил сильный воздушный толчок, но смог удержаться на ногах. Старик рассвирепел и бешено выбросил свободную руку вперёд – мальчика сбило с ног, и он впечатался в стену. От нового воздушного толчка распахнулась входная дверь, и мальчишку вынесло вместе с его сахаяком вон. Дверь захлопнулась.