Ева просияла. Она видела это так ясно, как будто все это уже произошло. Роме стало тоскливо – он даже нахмурился, но быстро опомнился, встряхнулся и осторожно спросил:
– Значит, ты скоро уедешь?
– Я надеюсь… – Ева засмеялась и придвинулась чуть ближе. От ее волос пахло сладкой дыней, и они щекотали Роме щеку.
– Вот влип, – быстро понял он. – Кошмар…
3
На следующий день они по ночной договоренности отправились на самый запад Словакии в Малацки, чтобы забраться на крышу жилого дома в паре километров от синагоги, а потом – удирать от истеричной бабушки с последнего этажа, клянущейся всеми богами, что она уже вызвала полицию. Они утешились фисташковым мороженым и улеглись на еще теплую траву.
Ева считала веснушки на Роминых ладонях, а он – на сколько недель можно отложить ее мечту. На две? На пять? А если папа передумает? Заявление не примут? Может случиться что угодно, верно? Что угодно.
Он рисовал в отдельном блокноте комиксы с Евой, как будто надеялся обмануть Парижское будущее. Комиксы самым бессовестным образом выдавали Ромину безнадежную влюбленность. На самом крупном комиксе он нарисовал Еву и маминого кота – смешного неуклюжего уродца с рыжей полосой через всю мордочку и недостающей половинкой уха. Еще на одном – Еву в «Красном кардинале», украшенном к Рождеству.
Рома вздрагивает. Кажется, он слишком долго молчал с тех пор, как поднял трубку. Ева повторила:
– Так ты можешь сейчас встретиться? Ром?
Он почувствовал, что она расстроена – голос был каким–то низким, почти незнакомым.
– Да, конечно! Давай в «Красном кардинале» минут через сорок?
«Красный кардинал» – на повороте с Обходной на Высокую – был Евиным любимым местом; они неизменно занимали столик между переполненными книгами стеллажами: здесь их укрывали полки, они всегда могли поговорить.
– Что?
– Отменяется моя мечта. Вот что.
Рома со стыдом почувствовал, как в самой глубине сердца кольнула радостная надежда: не уезжает! Останется!
– Я все расскажу, ты… Сейчас, я на минуту отойду, – она быстро встала и исчезла в другом конце кофейни. Рома не успел задуматься, как телефон начал отчаянно вибрировать в заднем кармане.
– Оскар, ты не совсем вовремя… – он опустил голову и провел ладонью по глазам.
– Ой, прости! Я сам на секунду, просто ты не поверишь! – Рома как будто увидел его счастливую безумную улыбку. Интересно – еще пару часов назад готов был плакать. – Это все слухи, друг! Это все были слухи, представь, а? Я не выдержал и позвонил Рите – чтобы с помолвкой поздравить, а помолвки–то и не было, ага! Твой идиот Лелик просто жалкий алкоголик и не менее жалкий выдумщик, запомни это, Рома!
– Ничего не понимаю. Они не женятся?
– Да они даже не общаются! Глупые сплетни «Наблюдателя». А я вот… – Оскар сделал паузу, а потом добавил тише. – А я вот, кажется, женюсь!
– Чего? – Рома поднял голову и попытался сосредоточиться. Слова Оскара перебил пронзительный лай.
– О, кто пришел! – голос Оскара запыхтел, как будто он наклонился. – Извини, это Риткина собака поговорить спокойно не дает. Ну, я подумал, раз уж такое дело… И сделал предложение. Вот. Класс?
– Дружище, ты большой молодец, я тебя от всей души… Но у меня тут разговор важный. Я перезвоню, ладно?
Рома спрятал телефон, придвинулся поближе к Еве и осторожно положил руку ей на плечо.
– Папа вчера звонил, – она сглотнула и выдохнула. – Я толком не поняла, знаешь… Но он все объяснял, почему с Парижем ничего не выйдет. По крайней мере, в этом году – ничего. Может, с ним теперь кто-нибудь живет? Не знаю. Просто… Сказал, что мне стоит доучиться здесь хотя бы этот год. Вот.
– Ева, я… Мне жаль. Правда.
– Да уж… Не судьба нам с мечтой. А вот с чашечкой какао, за которой я тебя сейчас отправлю, очень даже судьба! – она тихо, почти беззвучно засмеялась.
Комната быстро проглотила этот грустный смех.
4
Рома вернулся домой около восьми. Кухня терпеливо прислушивалась к его шагам.
Рома думал. Во–первых, про Париж. Точнее, о том, что никакого Парижа, стало быть, не предвидится, а Рома–то и рад, бессовестный такой. А во–вторых… Что–то его беспокоило. Как будто он что–то упустил, чего–то не заметил. Он уселся на низкий диван напротив стены, снизу доверху обклеенной рисунками.
Стена эта стала похожа на огромный коллаж, потому что была единственной в квартире, на которую обоев почему–то не хватило – загадка природы или бывших хозяев. Сначала на стене появился один комикс, за ним – целая серия. Так и получилось. Рома привык к ним – своим историям, своему утешению. Прекрасная стенка.
Вот этот комикс он нарисовал, когда прошло полтора года после смерти Анны; тогда боль можно было уже пережить, чтобы вспомнить, почему они так друг друга любили: удивительная учительница-мама и рыжий мальчик с комиксами. А вот этот – недавно, когда они с Евой провели особенно хороший вечер: он нарисовал, как они гуляют в парке, и за ними гонятся утки, для которых они совершенно зря раскрошили крендель с голубикой. А вот один сегодняшний, после быстрого визита Оскара…
Рома вздрогнул. Отвернулся, а потом снова посмотрел на стену. Надо же, какое совпадение. Стоило ему нарисовать Оскара с этой визгливой собакой рядом с Ритой, как у ребят все сложилось замечательно.
Рома улыбнулся, как будто почувствовал себя капельку причастным к их будущему «долго и счастливо» и улегся спать.
Четверг оказался днем бесконечных лекций, а в пятницу выдалось свободное утро. Рома проспал до победного, а потом решил, что физкультура все равно никогда не была его коньком, так что едва ли стоит портить такой прекрасный день на «еще пять, сынок, тут нет мамочки».
Рома поставил чайник. Уперся лбом в холодное стекло, вытащил мобильник и бегло просмотрел уведомления: пара сообщений банка, фотографии от тети Яны, напоминание о… «Точно! День рождения Марты. Заодно узнаю, как прошел второй день в новом офисе, а то вчера вконец забегался».
Марту было ужасно плохо слышно, но Роме все–таки удалось пожелать ей всякой банальной ерунды.
– А что у тебя так шумно? Рабочий день же.
– А, это! Ты был так прав, Ромка! Все гораздо лучше, чем я думала! Меня тут как раз поздравляют, ты представляешь, не забыли, даже шаров накупили. И откуда они знают, что я сумасшедшая фанатка фиолетового? Тут, наверное, целая палитра оттенков!
Она засмеялась.
– Короче, все путем, Роман! Не переживайте за меня, я готова лопаться от радости. Спасибо, что позвонил, скоро увидимся!