Но, быть может, он расточал в своих стихах столько нежности именно из желания утешиться, что ему не удавалось проявить ее в своих поступках? Когда средневековый купец, после того как он целый день нарушал предписания церкви насчет ростовщичества и справедливых цен, набожно преклонял колени перед образом богоматери, а на склоне лет делал благочестивые пожертвования и вклады; когда в "тяжелые времена" владелец крупной мануфактуры строил приюты на деньги, сэкономленные за счет низкой оплаты труда детей в лохмотьях,-- чего они оба хотели? Только ли, как обычно считают, откупиться от громов небесных довольно недорогой ценой, или же подобными вспышками веры и благотворительности они удовлетворяли, не говоря об этом вслух, тайные потребности души, которые вынуждала подавлять суровая житей //84// ская практика? Бывают противоречия в поведении, сильно напоминающие эскапизм.
А если перейти от индивидуума к обществу? Общество, как его ни рассматривай, в конечном счете пусть и не сумма (это, несомненно, было бы слишком грубо), но по меньшей мере продукт индивидуальных сознании, и мы не удивимся, обнаружив в нем такую же непрестанную игру взаимодействий. Остановлено, что с XII в. и вплоть до Реформации цехи ткачей представляли особо благоприятную почву для ересей. Вот прекрасный материал для карточки в картотеке истории религии. Что ж, поставим аккуратно этот кусочек картона в надлежащий ящик. В соседний ящик с этикеткой "история экономики" поместим следующую пачку заметок. Покончили ли мы теперь с беспокойными маленькими обществами мастеров челнока? Надо еще объяснить, почему одной из их основных черт было не сосуществование религиозного и экономического, а переплетение обоих аспектов. Удивленный "этим особым чувством уверенности, бесспорности своей моральной позиции", которое в нескольких предшествующих нам поколениях проявлялось, видимо, с поразительной полнотой, Люсьен Февр находит, кроме всего прочего, две причины -- господство над умами космогонической системы Лапласа и "ненормальную устойчивость" денежной системы. Казалось бы, трудно найти что-либо, более далекое друг от друга. Тем не менее оба фактора вместе содействовали тому, что интеллектуальная позиция данной группы приобрела специфическую окраску.
В масштабе коллектива эти отношения, несомненно, ничуть не проще, чем в рамках личного сознания. Сегодня мы бы уже не решились написать попросту, что литература есть "выражение общества". Во всяком случае, в том смысле, в каком зеркало "выражает" находящийся перед ним предмет. Литература может передавать не только согласие. Она почти неизбежно тянет с собой множество унаследованных тем, формальных приемов, старых эстетических условностей -- и все это причины ее отставания. "В один и тот же период,-- тонко замечает А. Фосильон,-- политика, экономика и искусство не находятся (я бы скорее сказал: "никогда не находятся".-- М. Б.) в точках равной высоты на соответствующих кривых". Но именно благодаря такому разнобою и создается ритм социальной жизни, почти всегда неравномерный. Точно так же у большинства индивидуумов их разные души, выражаясь плюралистическим языком античной психологии, редко имеют один и тот же возраст сколько зрелых людей сохраняют черты детства!
Мишле в 1837 г. объяснял Сент-Беву: "Если бы я держался в изложении только политической истории, если бы не учитывал различные элементы истории (религию, право, географию, литературу, искусство и т. д.), моя манера была бы совсем иной. Но мне надо было охватить великое жизненное движение, так как все эти различные элементы входили в единство повествования". В 1800 г. Фюстель де Куланж, в свою очередь, говорил слушателям в Сорбонне: "Вообразите, что сто специалистов разделили меж собой по кускам прошлое Франции. Верите ли //86// вы, что они смогут создать историю Франции? Я в этом сильно сомневаюсь. У них наверняка не будет взаимосвязи между фактами, а эта взаимосвязь-- также историческая истина". "Жизненное движение", "взаимосвязь"-- противоположность образов здесь не случайна. Мишле мыслил и чувствовал в категориях органического мира; Фюстель же, будучи сыном века, которому Ньютонова вселенная как бы дала завершенную модель науки, черпал свои метафоры из пространственных понятий. Но их согласие благодаря этому кажется более полным.