Вот этот-то голос и не допускает меня заниматься государственными
делами. И кажется, прекрасно делает, что не допускает. Будьте уверены, о мужи
афиняне, что если бы я попробовал заниматься государственными делами, то уже
давно бы • погиб и не принес бы пользы ни себе, ни вам. И вы на меня не
сердитесь, если я вам скажу правду: нет такого человека, который мог бы уцелеть,
если бы стал откровенно противиться вам или какому-нибудь другому большинству и
хотел бы предотвратить все то множество несправедливостей и беззаконий, которые
совершаются в государстве. Нет, кто в самом деле ратует за справедливость, тот,
если ему и суждено уцелеть на малое время, должен оставаться частным человеком,
а вступать на общественное поприще не должен.
Доказательства этого я вам представлю самые веские, не рассуждения, а то, что вы
цените дороже, - дела. Итак, выслушайте, что со мною случилось, и тогда вы
увидите, что я и под страхом смерти никого не могу послушаться вопреки
справедливости, а не слушаясь, могу от этого погибнуть. То, что я намерен вам
рассказать, досадно и скучно слушать, зато это истинная правда. Никогда,
афиняне, не занимал я в городе никакой другой должности, но в Совете я был. И
пришла нашей филе Антиохиде очередь заседать в то время, когда вы желали судить
огулом десятерых стратегов, которые не подобрали пострадавших в морском
сражении, - судить незаконно, как вы сами признали это впоследствии. Тогда я,
единственный из пританов, восстал против нарушения закона, и в то время, когда
ораторы готовы были обвинить меня и посадить в тюрьму и вы сами этого требовали
и кричали, - в то время я думал, с что мне скорее следует, несмотря на
опасность, стоять на стороне закона и справедливости, нежели из страха перед
тюрьмою или смертью быть заодно с вами, желающими несправедливого. Это еще было
тогда, когда город управлялся народом, а когда наступила олигархия, то и
Тридцать в свою очередь призвали меня и еще четверых граждан в Круглую палату и
велели нам привезти из Саламина саламинца Леонта, чтобы казнить его. Многое в
этом роде приказывали они делать и многим другим, желая отыскать как можно
больше виновных. Только и на этот раз опять я доказал не словами, а делом, что
для меня смерть, если не грубо так выразиться, - самое пустое дело, а вот
воздерживаться от всего беззаконного и безбожного - это для меня самое важное.
Таким образом, как ни могущественно было это правительство, а меня оно не
испугало настолько, чтобы заставить сделать что-нибудь несправедливое, но, когда
вышли мы из Круглой палаты, четверо из нас отправились в Саламин и привезли
Леонта, а я отправился домой. И по всей вероятности, мне пришлось бы за это
умереть, если бы правительство не распалось в самом скором времени. И всему
этому у вас найдется много свидетелей.
Кажется ли вам после этого, что я мог бы прожить столько лет, если бы занимался
общественными делами, занимался бы притом достойно порядочного человека, спешил
бы на помощь к правым и считал бы это самым важным, как оно и следует? Никоим
образом, о мужи афиняне! И никому другому это не возможно. А я всю жизнь
оставался таким, как в общественных делах, насколько в них участвовал, так и в
частных, никогда и ни с кем не соглашаясь вопреки справедливости, ни с теми,
которых клеветники мои называют моими учениками, ни еще с кем-нибудь. Да я не
был никогда ничьим учителем, а если кто, молодой или старый, желал меня слушать
и видеть, как я делаю свое дело, то я никому никогда не препятствовал. И не то
чтобы я, получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как
богатому, так и бедному позволяю я меня спрашивать, а если кто хочет, то и
отвечать мне и слушать то, что я говорю.