— Да ладно, они уж столько наторговали, что на сто лет хватит…
Женщины говорили негромко, видимо, чтобы не смущать трех цыганок в цветастых платьях и косынках, что устроились на заднем сиденье автобуса и выходить не торопились, пропуская остальных. Одна из них аккуратно прикрывала рукой большой живот.
— Слышь, Маш, — сказала беременной цыганке одна из женщин, собираясь спуститься из салона. — Ты ко мне вечерком-то зайди, у меня от внуков там пеленки-распашонки остались, пригодятся…
Цыганка мягко улыбнулась.
— Машка-то остается и Люська тоже, — услышал Васинцов шепот у себя за спиной, видимо, местные сплетничали. — У них мужья-то из нашенских, на сносях они. А Катерина сказала, что больше людев обманывать не может. Барон хотел сначала их побить, а потом его торкнуло, он рукой и махнул, живите, говорит, как хочите, и Бог вам судья. Они в райцентр ездили насчет прописки.
Васинцов подал руку Карине, осторожно опустил ее на относительно сухой участок растрескавшегося асфальта и огляделся. После шумной, суетливой Москвы окружающее показалось ему каким-то нереальным. Кривые улочки меж приземистых домиков с белыми ломтями огородов, церквушка с тусклой маковкой, но свежепозолоченным крестом, уже вскрывшаяся речушка, змейкой петляющая меж домов. Да и люди здесь не бежали, не суетились, не болтали на ходу в мобильники. Все вокруг происходило словно в замедленной съемке. Вот две женщины в одинаковых серых пальто и платках встретились на тропинке меж подтаявших сугробов, остановились, поставили сумки на снег и стали неспешно беседовать. Вот мужичок в фуфайке, кирзовых сапогах и потрепанной кроличьей ушанке, надвинутой на уши. Он пару раз ударил ломом куда-то в снежное крошево, неторопливо положил орудие, взялся за лопату, ковырнул, и большая лужа с площади стала медленно стекать по ледяному желобку куда-то вниз, вдоль улицы. Тетка в платке и белом переднике, разомлевшая на солнышке, вздрогнула, протерла глаза, смущенно улыбнулась дяденьке в шляпе, держащему дочку за руку, вытащила из фанерного ящика пломбир в вафельном стаканчике и протянула его девчушке в смешной шапочке с помпонами. Большой рыжий кот вылез из чердачного окошка строения с вывеской «ТРАКТИРЪ» и улегся на крыше резного крылечка кверху пузом, вороны с голых деревьев каркали вызывающе.
— Благодать! — Васинцов глубоко вдохнул, втянув ноздрями свежий весенний ветер, и тут же едва не полетел в снег. Его вместе с Милой чуть не сбила с ног здоровенная усатая маман, за ней, оттеснив остальных пассажиров, на приступ древнего автоагрегата ринулись остальные смуглые цыганские дамы с огромными мешками, узлами и чумазыми детьми. Водитель «пазика» сурово посмотрел в окошко заднего вида и крикнул:
— А ну, ромалы, тихо там! Щас дверь закрою и вообще никуда не поеду!
На цыган угроза подействовала, они перестали толкаться и довольно сноровисто заполнили салон. Остальные пассажиры нерешительно топтались у дверей. Федор мастерски выругался, выпрыгнул из кабины, обошел «пазик» и скомандовал:
— Узлы и мешки на пол и под сиденья. Я кому сказал?! Ща всех выгоню! Сиденья — чтобы сидеть, ясно? Так что быстро!
Остальные пассажиры осторожно заполняли салон, опасливо поглядывая на недовольных ромал, которым пришлось-таки перемещать барахлишко на пол.
— Сурово он с ними, — крякнул одобрительно Корич.
— А что с ними церемониться? Я вообще хотел к их отъезду оркестр заказать.
Васинцов обернулся. Около остановочного павильона стоял выкрашенный в желто-синий цвет мотоцикл «Урал» с люлькой, за рулем восседал усатый милицейский старшина в кожанке на меху, в белом шлеме с кокардой старого образца.
— Старшина Никоненко, участковый, прибыл встретить группу спортсменов, — доложился милиционер. — Вы, стало быть, спортсмены и есть?
— Точно так, — ответил Васинцов, протягивая старшине руку.