А как она хитра, как любит притворяться, льстить! Да, загадка, загадка...
Но Абитай уже быстрыми шагами, возбужденный, спускался обратно. Он успел переодеться во все белое - рубашку и длинные штаны, но шлем почему-то не снял, и,от каждого его прыжка по лестнице шлем поворачивался на его бритой голове вправо, влево...
- Что-то случилось? - встревожился Армон.
- Ничего, хозяин, ничего, - забормотал Абитай, но не выдержал и хохотнул. - Вы бы видели, хозяин, как она пьет воду. Высовывает язык, черный, страшный... медленно опускает в таз, как будто там кипяток, и глупо так, с досадой уставится на меня, потому что бедняге в рот ни капли... как говорится, по усам течет, а в рот не попадает, - рассказывал Абитай восторженно, с какой-то детской непосредственностью.
- Черепахи могут долго жить без воды и пищи, - внушительно объяснил слуге Армон и повернулся к Тарази: - А не послать ли Абитая на базар за яйцами и змеями?
- Пожалуй... - уклончиво ответил Тарази. Он все еще никак не мог сосредоточиться, был в том обычном для себя состоянии отрешенности, замкнутости в новой обстановке.
- Каких яиц, хозяин? - с готовностью отозвался Абитай, довольный тем, что ему придется кормить черепаху и опять подглядеть в ее поведении что-нибудь забавное.
- Голубиных... перепелиных.
- Слушаю и повинуюсь! - Абитай бросился наружу, а тестудологи поднялись в комнату, приготовленную для Тарази, и, проходя мимо двери, за которой находилась черепаха, услышали легкое посапывание.
Тарази тихо приоткрыл дверь: черепаха лежала на мягком войлоке, так заботливо постеленном для нее Абитаем, и спала, уткнувшись мордой в прохладную стену. Таз, о котором смеясь рассказывал Абитай, был пуст. Ни капли воды, - значит, черепаха как-то приловчилась, чтобы утолить жажду.
- Не будем тревожить, - шепнул Тарази так, словно речь шла о заболевшем человеке.
Как и в прошлый приезд, Тарази поселился в скромно обставленной, с голыми стенами комнате - так ему было уютнее, - и этой своей неприхотливостью он также мало походил на типичного восточного человека, любящего окружать себя всем мягким, ярким, душистым (ведь даже в сторожке Абитая под лестницей висели на стенах три красных ковра). Из маленького окна и сюда, в комнату Тарази, протянулся мох, длинный стебель которого уже стелился по полу.
Армон все время чувствовал, что Тарази чем-то взволнован, нервничает, хотя и старается не подать виду. Сделав несколько шагов по комнате, Тарази вдруг остановился и чуть растерянно посмотрел ученику в лицо.
- А что, если она не будет есть ни яиц, ни змей?
- Вы хотите сказать, не из породы ли она травоядных? Это немыслимо... - не зная, что ответить на прямой вопрос, пожал плечами Армон.
- Может быть, - снова как-то неопределенно сказал Тарази, затем попытался улыбнуться, чтобы разрядить тягостную обстановку. - Можно и я немного вздремну? Вид сладко спящей черепахи умиротворил меня...
- Отдыхайте, пожалуйста. А я пока сбегаю домой и предупрежу отца о вашем приезде...
Тарази невольно поморщился, вспомнив о судье. Почтенный считал, что своими сомнительными занятиями Тарази дурно влияет на его сына и портит все его будущее, отвращая от карьеры военного.
- Как здоровье вашего уважаемого родителя? - поинтересовался Тарази.
Армон в ответ тряхнул упрямо головой, но, перед тем как выйти из комнаты, сказал весело:
- Он, кажется, уже привыкает к моим бессмысленным занятиям. Проговорил он это и умолк, удивленный: Тарази уже лежал на кровати и спал, свернувшись в трогательной, беззащитной позе...
XI
Прогуливаясь вокруг дома, наши тестудологи приблизились к саду, куда вела маленькая калитка.