" - и еще многое, очень длинный трактат - здесь и рассуждения о добродетелях полководцев, об орудиях, разрушающих крепости, и о том, как обезвредить их, о дисциплине воинов, о том, как военачальники должны внушать им веру в победу, о наказаниях за дезертирство, мародерство и грабеж собственного населения, о провианте для армии, но главное, на что обращал внимание автор трактата, - это удивительная способность кочевников сталкивать между собой бывших союзников, плести хитроумные интриги натравлять родного сына на отца, старшего брата - хана одной области - на младшего - властелина другой мусульманской области - и умело пользоваться раздорами родственников, чтобы потом обезглавить и младшего брата, и старшего...
Медленно выводя черные знаки тушью, Тарази много дней потом размножал трактат, чтобы послать правителям всех областей - от Турана до Ирака и от Джейхуна до Евфрата. И только от одного из них - владетеля Майафарикина Малика Гази - пришел ответ, на полях рукописи Тарази было написано: "Бред одержимого" - на меланхолическом языке фарси...
X
Дом, на который с удивлением поглядывал Тарази, был деревянный, двухэтажный и весь поскрипывал от ветхости. Овальной формы с четырьмя или пятью маленькими окнами; первый этаж намного ниже второго, который своей тяжестью загнал часть дома в землю.
Впрочем, окон в доме могло быть и больше, ибо все стены были закрыты вьющимися снаружи растениями. Красноватые, похожие на пустынный мох, растения выползли из всех щелей и дыр, тянулись из земли наверх или, наоборот, сползали с крыш вниз и были так густо и замысловато переплетены, словно ткали их гигантские проворные пауки.
- В дом не проникает ни один посторонний звук, - ожидая похвалы, сказал Армон, все еще удивляясь забывчивости учителя. - Идеальное место для уединения...
- Спасибо, - воскликнул Тарази, - действительно удачно!..
Ворота, к которым они подошли, также были обвиты растениями, издающими какой-то горьковато-приторный, мускусный запах. Абитай, ворча, принялся с ходу рубить их саблей.
- Вот наказание! Кто поверит, что только вчера вечером я очистил вход... За ночь они снова сползли, - оправдывался Абитай, швыряя ногой в сторону толстые, истекающие соком стебли.
Но когда ловким ударом была срублена последняя ветка, ворота сами медленно распахнулись от сквозняка.
Неожиданно оказалось внутри дома светло, словно он насквозь просвечивался солнечными лучами, и свежо - ни запаха пыли и гнили, старых нежилых помещений.
Просторная передняя, с середины которой шла лестница на второй этаж, разделялась на два коридора с множеством дверей, а в конце коридоры переходили в полутемный зал, откуда поднималась другая, более узкая, лестница.
Тарази, осматривая все, полушутливо заметил:
- Тут сама мысль может убежать из комнаты и потеряться бесследно, запутавшись в растениях. Попробуй потом верни эту сокровенную, раз в жизни посещающую...
Не с меньшим любопытством озиралась по сторонам и черепаха. И Тарази вдруг почувствовал неприязнь к ее физиономии, страстно захотелось ему не видеть ее рядом с собой, хотя бы ненадолго отдохнуть от спутницы.
- Пожалуйста, отведите ее в комнату, - попросил он Абитая. - Рядом с моей...
Абитай широким жестом пригласил черепаху наверх, на ходу подыскивая нужный ключ в связке.
Черепаха с готовностью пошла за ним, нелепо взбираясь по лестнице, видно, и ей осточертело людское общество.
Тарази и Армон наблюдали за каждым ее шагом, и черепаха, чувствуя их взгляды, ежилась.
- И для меня она загадка, - деловым тоном сказал Армон, но тут же спохватился: - Простите, учитель, вам надо отдохнуть с дороги. А я сразу о деле... Я ведь так соскучился, так ждал вас и готов день и ночь слушать...
- Да, в ней много странного, - чтобы не смущать Армона, поддержал нехотя разговор Тарази. - Боится крови. Вы бы видели, как она дрожала ночью от страха, в трех шагах от нас варан поедал суслика...