Я всем объяснял, когда толпа пыталась его поймать, но меня прогнали, - говорил он торопливо, желая скорее высказаться, пока его снова не прогнали, - Он у нас в деревне, в лавке, всех обвешивал, обкрадывал, безбожник, и мы прокляли его... Не было семьи, где бы не желали, чтобы аллах покарал его... А он мне задолжал десять монет золотом... Я уезжал в горы к брату, а когда вернулся, мне говорят: радуйся, господь услышал нас и превратил Ташбаккола в черепаху. И я вижу - он и впрямь ташбокка [Ташбокка- черепаха, производное от: ташбаккол]...
Тарази продолжал с улыбкой смотреть на Кумыша, не зная, как ему возразить.
Кумыш помолчал, подождал, но, видя, что Тарази ничем не убедишь, в сердцах ударил себя в грудь:
- Да как же вы... правоверный мусульманин... и не верите? - И еще ударил себя по лбу - жест, которым горцы клянутся в честности. - Вы посмотрите, на что похож ее панцирь?! На чашу весов, которыми плут обмеривал честных людей! А повадки? Подлые, трусливые, так и норовит спрятать голову от стыда... Верните мне долг, умоляю! - Кумыш вдруг упал на колени, протягивая руки в мольбе. - Я столько дней искал его, мошенника! [Автор использовал здесь мотивы восточной притчи о превращении плутоватого торговца в черепаху. - Примеч. автора]
Продолжая бить себя в грудь, по лбу, в живот, Кумыш краем глаза с любопытством поглядывал на черепаху, ожидая, что она чем-нибудь выдаст себя. Но черепаха бродила вокруг лошади, тянулась к ее хвосту, опускала морду, чтобы обнюхать ее следы, будто искала что-то.
Тарази пожал плечами, больше ему ничего не оставалось делать, как крепко натянуть поводья, зная, что сейчас освободят его от назойливого горца.
И вправду, едва Кумыш вскочил, чтобы броситься за путешественником, как открылась плита тоннеля - и четыре пары рук, высунувшись из грота, потянули за собой кричащего, проклинающего свою судьбу Кумыша.
Тарази повернулся в седле и увидел, как черепаха безропотно пошла за ним. Но шла осторожно - мягкие, вкрадчивые шаги ее не оставляли на мокрой земле следов.
Тарази хотел было крикнуть Фарруху, сказать на прощание всем, кто следил за ним, что-нибудь язвительное и путаное, чтобы ломали они потом свои головы, пытаясь найти смысл в услышанном, но не стал, махнул рукой.
И снова в путь... странствия. За пустырем начиналась дорога, одна из бесчисленных дорог в пустыне, на которую Тарази ступил без грусти и сожаления, ибо уделом его была кочевая жизнь, которую он сам себе выбрал.
Черепаха, покорно топающая сзади, остановилась на краю пустыря, чтобы в последний раз глянуть на город, с которым, видимо, еще что-то связывало...
Страдальческая морда ее на миг как бы посветлела. Но впереди была длинная дорога, полная неизвестности. Это испугало ее, и, в отчаянии щипнув какую-то жесткую траву, она пошла, пожевывая и нелепо расставляя лапы.
Отъехав на большое расстояние, Тарази вдруг опять вспомнил Фарру-ха, подумал, что так и не расплатился с ним за ночлег. Но, открыв дорожный мешок, обнаружил, что честным слугой было взято из его кошелька ровно столько, сколько полагалось за хорошую комнату и корм для лошади...
VI
"Жаль, я забыл сказать ему о главном, - подумал наш путешественник о Фаррухе. - Не намекнул плуту, что теперь он займет место хозяина на постоялом дворе. Ведь у пропавшего Бессаза не осталось наследников. Интересно, как бы вел себя Фаррух? Бормотал бы что-нибудь невнятное, притворно всплакнул бы, уверяя, что ничего ему не нужно из чужого добра, лишь бы его почтенный хозяин вернулся живым-невредимым..."
Затем Тарази пристально посмотрел, как плетется за его лошадью черепаха, и подумал о другом:
"Но какая же все-таки связь между этим толстоногим страдальцем и
Фаррухом - вот загадка! Отчего черепаха была в ужасе, едва увидела слугу постоялого двора? Уверен, что до этого они ми разу не сталкивались...