Однажды вечером Брилл застал Рейнольдса в салуне поселка Кау Веллс без пушки и лишь позорное бегство через заднюю дверь спасло скальп Рейнольдса!
В свою очередь Кэл, лежа в чаппарале, аккуратно выбил противника из седла за пятьсот ярдов пулей калибра 30-30 и, не появись вдруг некстати объездчик, вражда кончилась бы на месте - но при виде свидетеля Рейнольдсу пришлось оставить первоначальное намерение покинуть укрытие и выбить раненому мозги прикладом своей винтовки.
Брилл оправился от раны, обладая присущей его закаленной и продубленной породе выносливостью быка-лонгхорна и, едва поднявшись на ноги, принялся всерьез охотиться на подстерегшего его в засаде врага.
Наконец, после долгой серии нападений и мелких стычек, противники сошлись лицом к лицу на хорошей стрелковой дистанции среди одиноких холмов, где им вряд ли кто мог помешать.
Больше часа они пролежали среди камней, стреляя друг в друга при малейшем намеке на движение. Ни один не успел еще попасть, хотя пули калибра 30-30 гибельно посвистывали рядом с тем и другим.
В обоих висках у Рейнольдса безумно пульсировали крошечные жилки. Солнце нещадно палило стрелка и его рубаха промокла от пота. Над головой тучей вилась мошкара, она лезла ему в глаза и Кэл злобно выругался. Мокрые волосы прилипли к его скальпу, слепящее солнце жгло глаза, а ружейный ствол казался раскаленным под его мозолистой ладонью. Правая нога у Рейнольдса занемела, он осторожно передвинул ее, звякнув шпорой и чертыхнувшись, хотя и знал, что Брилл не услышит этого звука. Все эти мучения еще сильнее разожгли пламя его гнева. Не рассуждая разумно, он приписал свои страдания козням врага. Солнце молотом било по его сомбреро и мысли Кэла слегка путались в голове. Среди этих голых камней было жарче, чем на плите адской кухни. Он нежно провел сухим языком по запекшимся губам.
В помраченном мозгу Кэла огнем горела ненависть к Исо Бриллу. Постепенно она выросла до одержимости и превратилась в чудовищного инкуба. Когда Рейнольдс вздрогнул от выстрела винтовки Брилла, он сделал это не из страха перед смертью, а потому что опасение умереть от рук врага леденило его душу невыносимым ужасом и застилало мозг красной пеленой ярости. Он запросто отдал бы свою жизнь только за возможность отправить Брилла в вечность хотя бы на три секунды раньше себя.
Кэл не анализировал свои чувства. У мужчин, живущих трудом своих рук, нет времени на самоанализ. Рейнольдс осознавал степень своей ненависти к Исо Бриллу не более, чем он ощущал собственные руки и ноги. Она была его насущной частью, более того, несла его в себе, как река, а его разум и тело были всего лишь материальными дополнениями. Кэл был воплощением своей ненависти, она составляла его душу и духовные помыслы. Его необремененные обескураживающими и тесными оковами утонченного интеллекта инстинкты закалились в борьбе за выживание и из них выросла почти ощутимая величина - ненависть, уничтожить которую не в силах была даже смерть, и способная воплотиться сама в себе без помощи или необходимости наличия материальной субстанции...
С четверть часа молчали обе винтовки. Враги лежали подобно свернувшимся кольцами среди камней гремучим змеям, впитывающим кожей яд из солнечных лучей; каждый в ожидании своего шанса и каждый играя на пределах выносливости противника, натянутые нервы которого должны вот-вот лопнуть.
Первым сломался Исо Брилл. Не то, чтобы его надлом проявился в каких-то безумных поступках или нервном взрыве - в нем слишком ощутимы были осторожные инстинкты предков. Но он вдруг с проклятьем приподнялся на локте и наугад выстрелил в кучу валунов, за которыми притаился его враг. На миг в поле зрения Кэла появилась верхняя часть его руки и край плеча в синей рубахе. Этого было достаточно. В роковую долю секунды Кэл Рейнольдс нажал на курок и испуганный вопль поведал ему, что его пуля нашла цель. Прозвучавшая в этом вопле звериная боль и собственное, выработанное в течение жизни чутье были сметены прочь волной безумной радости.