"Гы-ы-ы!"
Ввиду того, что необходимость экстренного медицинского вмешательства не вызывала ни грамма сомнений, Потапыча тут же направили в больницу, где ему, трудами и заботами эскулапов, довольно быстро, - всего за три недели, - и был возвращён привычный внешний облик, а вслед за тем он был отпущен восвояси.
***
Радостный, сияющий как начищенный самовар, опьянённый воздухом свободы, Потапыч бодро вывалился за ворота больничной территории и спорым шагом засеменил домой, где, предупреждённая заранее, его уж поджидала лапушка жена.
Последние сто метров, оставшихся до дома, Потапыч, охваченный волнительным томлением, преодолел пробежкой - мальчишка, да и только! Вот, как любовь меняет мужиков! Вот, как! Кровь горячится, чувства обостряются, а за спиною крылья отрастают! Окрыляются мужики! Окрыляются! Вот и Потапыч, будто бы на крыльях, взлетел-взбежал по лестнице на площадку пятого этажа и тут же, не медля ни секунды, распахивается обитая клеёнкой дверь, и молодая женщина, изумительная красавица-раскрасавица, - царский подарок судьбы! - плача сладкими (потому как они счастливые!) слезами, бросается в раскрытые обьятия мужа - лучшего из лучших!, наипервейшего добытчика и защитника!!!
"Потапушка! Сокол мой ясноглазый!" - дыхание женщины учащается, медовые уста сжимаются в сердечко и поцелуи обрушиваются на Потапыча с мощью выпущенного из пушки снаряда. Меткого снаряда! Цель поражена!
"Марфинька! - Потапыч рыдает от какой-то, вдруг открывшейся в нём, боли. - Я столько, столько перенёс!!!... Марфинька!!!... Душенька моя!!! Любимушка моя!!!"
Влюблённые муж и жена переступают через порог, дверь закрывается и этот, такой маленький, но, тем не менее, прекрасный мирок, - островок светлых надежд, большой и чистой любви, и, быть может призрачного, но всё же благополучия, - скромно скрывается от нашего взора.
Давайте-ка и мы будем скромны: оставим присущее нам навязчивое любопытство неудовлетворённым, пусть, хотя бы в этот раз, совесть наша удержится в рамках приличий и будет так же приятна по внутренему ощущению, как бывает приятен на ощупь чистенький и розовенький, кхе-кхе, поросёночек. Хрю-хрю!!!
"Гы-ы-ы!"
4. Как
обухом по башке...
Синее, неизмеримой глуби, небо, сплошь усыпанное янтарными брызгами солнечных лучей, шелест листвы, той, что не успела ещё облететь с веток деревьев, иззябнув под дуновениями осенних воздухов, ликующий щебет горластой оравы пичуг, заполонивших тротуар, дабы позавтракать хлебными крошками, рассыпанными специально для них щедрой рукой неизвестного доброхота, а также, кхе-кхе, расхристанное тело пьянчужки-соседа, разбившего ночлежный бивак аккурат у порога, - вот, чем приветило утро нового дня вышедшего из подъезда человека! Энергично притопывая прохорями, - тяжелы кирзачи! изрядная неудобь! - человек пересчитал ступеньки крыльца и тщательно, стараясь не задеть, обогнул богатырски всхрапывающую тушу поклонника Бахуса, вслед за чем поспешил на работу, в депо, в штаб-квартиру деповских слесарей. Оставив позади несколько улиц, отделяющих его от конечной цели, пройдя сквозь будку проходной с сидящим в ней как муха сонным привратником, наш ходок зашагал уже по знакомой до боли деповской территории - мимо воткнувшейся в небо кирпичной трубы кочегарки, мимо ремонтных цехов, под завязку заваленных колёсными парами, генераторами, турбокомпрессорами и бог ещё знает чем, мимо 2-хэтажного здания с бухгалтерией и кабинетами, в коих в своё время с уютом обосновались начальствующие персоны отцов-командиров. Зияющие чёрными провалами окна указанных кабинетов и хрупающие под ногами осколки стёкол, выбитых из этих вот самых оконвсего-то две недели назад, не оставили нашего пешехода равнодушным: застыв на месте, он, удивлённо прицокивая языком, подверг осмотру печальные свидетельства давешней, отбушевавшей в депо катаклизьмы. "Неисповедимы пути твои, Господи!!! Воистину, так оно и есть!!!" На миг предавшись грусти, пешеход качает головой и - куда только энергия запропала! - вяло вышагивает онемевшими отчего-то ногами в сторону близкой уже штаб-квартиры. Вот он подходит к изуверски лишённому колёс вагону. Открывает дверь:
- Здорово, мужики! - приветствует, соблюдая этикет, компанию мордастых слесарей, сидящих с красными, как клюква, рожами за необъятным, широким, как русское поле, обильно утыканным бутылками [1], столом.
_________________________________________________________
[1] - "Здравствуй, Русское Поле! Я - твой тонкий колосок..."
"Гы-ы-ы!"
_________________________________________________________
- Ба! - ответ не заставляет себя ждать. - Кого мы видим! Вот же кто на наш огонёк тусоваться припожаловал! - а вслед за тем: - Опаздываешь, Потапыч! Четверть девятого уже! - и тут же: - Да ладно, ты ведь с больничного у нас, простим, но от "штрафного", Потапыч, тебе не отвертеться!
Штрафной стакан, заполненный по самый край, в момент, единым духом осушается. И тут же, будто музыка, звучит:
Унылая пора, очей очарованье,
Приятна мне твоя прощальная краса,
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса.
"Гы-ы-ы!"
И взрыв негодования:
- Да ты, Потапыч, поэтом стал на койке-то больничной! А ну-ка рассказуй, как до такого докатился! Ведь мы ж тебя уже, считай, похоронили! Ты ж три недели шланговал, а это ж почитай что месяц! Давай, Потапыч, всё как на духу нам докладай, а мы послухаем и сделаем оргвывод!
"Гы-ы-ы!"
И начинается рассказ...
Пожалуй что, не станем приводить его здесь полностью: читателю уже и так во всех подробностях известно о той круговерти событий, что, окрепнув, набрав силу и мощь, накатила стремительным вихрем и вовлекла, в конечном итоге, в орбиту своего неумолимого движения множество людей, изменив тем самым и ход их жизни и ход их судеб. А вот кое об чём мы, таки, вам обскажем, потому как скрывать нам нечего, да и вообще - темнить не в наших правилах: не по нутру нам так-то, не с руки! Итак...
***