— Ты просила меня не делать этого, дорогая, — сказала Эбби. — Может, так лучше: не говорить о ней; по крайней мере, ещё какое-то время.
— Может, — прошептала Лекса, голова потяжелела, взгляд затуманился. Она прижалась к подушке и вздохнула. — Хорошо.
***
Она стоит перед знакомой дверью ещё до того, как поняла, что вышла из метро на автомате через весь город. Моргая, она уставилась в дверь, сердце подпрыгнуло до самого горла. Она задаётся вопросом: как так вышло, что ноги предали её? Последнее, что ей нужно этой ночью — очередная эмоциональная перегрузка.
Ночь тиха, словно снег заглушил все звуки и сделал мир мягче и более тихим, словно заморозил всё в ожидании, что же она сделает. Большие, грязные сугробы стоят по краям улиц рядом с горами, которые убирают с дорог для возможного проезда. Эти сугробы резко контрастируют с тонким слоем снега, который одеялом ложится на тротуары, поблёскивая девственным светом, а в некоторых местах одеяло уже пронизано отпечатками, которые оставила сама Лекса.
Лекса осматривается вокруг, берёт себя в руки. Она уже собирается идти по своим следам, ищет путь в свою квартиру, обратно, но всё-таки решает позволить решать сердцу. Она должна была знать, что пойдёт прямо вниз по переулку своей памяти, прямо в прошлое. И тем не менее, Лекса не может отрицать, что часть её, возможно, огромная её часть, хочет придерживаться этого курса, несмотря на то, насколько это будет болезненно.
Как только указательный палец жмёт на дверной звонок, Лекса закрывает глаза. Наверное, эта ночь — ночь импульсивных действий, которые невозможно игнорировать. Она не может скрывать от самой себя, что никакое количество размышлений ей не поможет, а лишь помешает позвонить в звонок.
Следующие пять минут она то сжимает, то разжимает руки. Она уже и не надеется, что кто-то откроет дверь, но следом она быстро моргает из-за яркого света и, на мгновение ослепив её, дверь распахивается.
— Лекса.
Это произнесли с трепетом, с намёком на удивление и с большим количеством любви. Этого достаточно, чтобы маленькая и беспомощная улыбка расползлась на лице Лексы.
— Уже поздно, — сказала она, изо всех сил делая извиняющийся вид, словно чувствует себя виноватой за то, что разбудила маму Кларк в четыре или пять, или какой-то чёртов час утра. Однако, наверное, её глаза слишком расширены, словно это она скорее шокирована, чем чувствует провинность. Лицо слишком онемело от алкоголя и холода, тем не менее, она пытается это исправить. — Знаю, уже поздно.
Эбби прислоняется головой к двери:
— Рано, скорее, — сказала она, зевая. Она дрожит от холода, который проступает через открытую дверь и сильнее обвивает вокруг себя халат. — И, видя твои зрачки, могу сказать, что ты пьяна.
— Да, мэм, — признаёт Лекса, до сих пор стоя с широкими глазами. — Хотя уже не так, если сравнить с тем состоянием, в котором я уходила из квартиры. Если у тебя найдётся водка, возможно, я смогу это исправить.
Издав тихий смешок, Эбби вытягивает руку и берёт руку Лексы в перчатке, чтобы затянуть девушку домой. Она не даёт Лексе шанса спокойно встать или снять свою зимнюю одежду, Эбби резко втягивает её в тесные объятия и целует её в лоб.
— Никогда не поздно, — сказала она, поглаживая спину Лексы в тёмно-синем пальто. Даже через небольшой туман, брюнетка понимает ценность этих слов. Никогда не поздно вернуться домой. — Рада, что ты наконец пришла со мной повидаться.
Лекса тает в объятиях и кладёт свой подбородок на плечо Эбби:
— Извини, что я не пришла раньше.
— Зато ты пришла сейчас, — сказала Эбби, немного отстранившись для того, чтобы улыбнуться. — Я налью тебе выпить.
— Уверена, что не против?
— Ну, ты взрослый человек, и как бы я не заботилась о твоей печени, наверняка ты сама сделаешь это, так или иначе. Так что, если ты собираешься сделать это, то будешь делать здесь, где я могу тебя контролировать.
— Ты всегда заботишься обо мне, — тихо произнесла Лекса, следуя за Эбби на кухню. — Это классно.
— Так и есть, — засмеялась Эбби. Она налила Лексе в небольшой стакан водку и села на стул прежде, чем пойти и пожарить несколько тостов.
Лекса пытается ухватить максимум пространства прежде, чем сесть на маленький табурет. Она берёт фотографии в рамках, расставленные в большой комнате, но эти фото сейчас кажутся немного размытыми, Лекса поглядывает и на старое кожаное кресло у телевизора. На кресле по-прежнему есть большой порез на спинке, оставленный с тех пор, когда Лекса и Кларк пытались заняться сексом и случайно свернули само кресло. Эбби и Джейку они сказали, что одна из них споткнулась и свалилась на мебель, уронив её.
Больно. Лекса моргает, чтобы избавиться от воспоминаний и поворачивает голову к женщине, которая, как она думала, в один прекрасный день станет её свекровью.
— Думаю, нам нужно нагнать время, но, возможно, этого и не нужно, мы ведь никогда не прекращали общение.
— Это немного устраняет неловкость, да?
— К счастью, да. У меня неловкостей в последние два месяца было больше, чем за всю жизнь.
— Я слышала, — сказала Эбби, поставив тарелку с тостом перед Лексой. — Теперь ешь. Твоим органам не особо нравится плавать.
— Знаешь о нас с Кларк? — спросила Лекса, откусывая кусок от тоста и запивая водкой. — Галерея, ужин, что-нибудь? Ты ничего не сказала, когда мы говорили в среду.
— Я предполагала, что ты не захочешь говорить об этом.
— Ну, ты верно предполагала, — сказала Лекса, поднося стакан к губам и делая быстрый глоток.
— Вы двое не можете сделать ничего нормальным путём, да?
— Это преуменьшение года, — Лекса истощает стакан в два глотка и делает длинный, громкий вдох. — Как вообще всё так запуталось?
— Такое иногда случается, — сказала Эбби, прислонив одну руку ко рту при зевке, а другой облокотившись об стол. — Мы строим планы, и большинство из нас живёт и наблюдает, как разрушается один пункт за другим.
— Это дико угнетает, — сказала Лекса, нахмурившись. — Что мы делаем?
— Ты о чём?
— Когда наши планы рушатся? Что мы должны делать?
Грустно улыбнувшись, Эбби сказала:
— Строить новые планы.
— А когда это не работает?
— Ну, тогда мы несчастны.
— Это должна была быть стимулирующая речь? — спросила Лекса, слишком уставшая и пьяная для того, чтобы волноваться о том, что она говорит с матерью с наполовину набитым ртом. — Потому что если это так, это самая печальная стимулирующая речь, которую я когда-либо слышала.
— Рада, что алкоголь не повлиял на твой словарный запас.
— Мастер эрудиции, помнишь?
— Помню, — засмеялась Эбби, — и нет, это не была стимулирующая речь. Это разговор о правде.
— Ну, честно говоря, я облажалась, — сказала Лекса с горькой обидой, вернув кусочек недоеденного тоста на тарелку. Она начинает оттягивать своё пальто, потому что в доме Эбби слишком жарко, чтобы оставаться в верхней одежде. — И думаю, так со всей правдой, с которой я могу иметь дело.
— Ты не облажалась, — сказала ей Эбби, переходя вокруг стола, чтобы помочь Лексе с пальто. Она сняла с девушки шарф, шапку и быстро расстегнула пальто. — Ты подавлена.
Лекса облегчённо вздохнула, когда её пальто было скинуто на пол вместе с остальной зимней одеждой.
— Я подниму.
— Не волнуйся насчёт этого, — покачала пренебрежительно рукой Эбби. — Это не первый раз, когда твои вещи разбросаны по моему дому.
Щёки Лексы покраснели, и она пробормотала:
— Кларк обещала мне, что тебя не будет ещё часа два. Мне до сих пор неловко.
— Ну, Джейк посчитал это весёлым, так что полагаю, это произошло не на полу, — сказала Эбби. — Я до сих пор не понимаю того, чтобы заниматься сексом в доме своих родителей, но вам двоим редко удавалось держать руки при себе, так что не могу сказать, что удивилась тогда. Вы могли бы хотя бы воздержаться от кухонной стойки.
— Думаю, мне нужен ещё шот.
Эбби хихикнула и развернулась, чтобы взять бутылку.