Я взял в рот последний кусочек куриного наггетса и тепло улыбнулся Дианне.
– Нет, спасибо. Не хочу сильно наедаться на ночь.
Дианна молча опустила глаза, и я, спохватившись, тут же спросил:
– Надеюсь, я не обидел тебя этим? Всё было очень вкусно, правда, но я действительно наелся.
Она рассмеялась и, взяв из моих рук пустую тарелку, поставила её на стол.
– Перестань думать, что каждое твоё слово может меня обидеть.
– Я так не думаю… – Поймав на себе её насмешливый взгляд, я тоже улыбнулся и опустил голову. – Ладно, я так думаю. Просто мне действительно не хочется портить то, что происходит между нами.
Я взял в руку бокал красного вина и сделал глоток. Каждый раз, ужиная вместе, мы с ней пили этот алкогольный напиток. Дианна была без ума от красного вина, а я – от неё.
Честно говоря, я чувствовал себя последним козлом на планете из-за того, что продолжал встречаться с Дианной после первой крупной ссоры с Эвелин. Я даже толком не сумел поговорить с Эвелин, потому что та не хочет видеть меня. Об этом я узнал от Уитни, когда вечером в день нашей ссоры приехал к дому Блэков. Мне хотелось поговорить с Эвелин и попросить прощения за свои слова, потому что чувство вины уничтожало меня изнутри. Уитни открыла мне дверь с таким выражением лица, будто только что сделала большую ставку в казино и была на сто десять процентов уверена в своём выигрыше. Я ни разу не видел на её лице такого самодовольного выражения.
На мой вопрос о состоянии Эвелин она с явным удовольствием швырнула мне какую-то тетрадь. С недоумением нахмурившись, я спросил у Уитни, что это.
– Это то, что думает о тебе Эвелин, – был мне ответ. – Это её дневник.
Я отдал тетрадь обратно Уитни.
– Я не стану читать то, что она не сумела доверить никому другому, кроме бумаги, – решительно сказал я. – И не похоже на то, чтобы Эвелин добровольно отдала тебе свой дневник.
– Не хочешь прочитать сам, – начала Уитни с той же улыбкой на губах и раскрыла тетрадь, – тогда послушай, как я прочитаю тебе.
– Нет! Я не собираюсь слушать это!
– Во что люди могут ставить свои собственные слова, обещания? – принялась читать Уитни, словно не обращая внимания на мои слова. – Правда ли, что в этом мире ни до кого никому нет никакого дела? Если так, то почему люди обманываются ложными надеждами, почему твердят друг другу, что важнее их никого нет? Правда ли, что я столкнулась с этим в своей жизни? О боже, если ты есть, дай мне силы, чтобы пережить это, я не хочу верить, что человек, которому я доверяла больше себя, позволил моему доверию исчезнуть. И если вместе с океаном всё-таки умирают все воспоминания, то, пожалуйста, пусть мой океан умрёт.
– Заткнись! – не выдержал я и вырвал из рук Уитни тетрадь. Я не мог слушать это. – О боже, Эвелин… Я не верю, что она могла написать такое!
– Во всяком случае, это написала не я.
Я раскрыл тетрадь и торопливо пробежал глазами по строчкам. Руки дрожали то ли от волнения, то ли от злости, что я испытывал к самому себе. Читая её дневник, я буквально увидел, как Эвелин писала эти строчки, увидел её слёзы, которые всегда причиняли мне боль, и вспомнил те слова, что мы сказали друг другу во время последней встречи.
– Нет, это она… – тихо сказал я, глубоко в душе всё ещё не желая признавать этого. – Она могла написать такое. Да, могла, и здесь моя вина. Эвелин меня ненавидит.
– Не стоит быть таким резким, Логан.
Я поднял на неё глаза и, отдав тетрадь обратно, произнёс:
– Редко можно увидеть, как ты улыбаешься. Но с того момента, как ты открыла мне дверь, я ещё ни разу не видел, как ты не улыбаешься.
Уитни рассмеялась.
– Почему бы мне не улыбаться? – пожала плечами она. – Я радуюсь своей победе.
– Нет, ты радуешься моему поражению.
Я уехал, потому что не видел смысла оставаться там: Эвелин всё равно не стала бы говорить со мной, а улыбка Уитни начинала меня раздражать. И тогда я впервые пожалел о том, что решился помочь Эвелин, взяв на себя ответственность показать ей другой мир, вытащить её из четырёх стен её комнаты. Лучше бы никогда этого не случалось, лучше бы мы никогда не встретились. Тогда бы Эвелин не узнала, какова на вкус свободная жизнь, и ей не было бы так больно возвращаться домой теперь. Я хотел изменить её жизнь, я поклялся сделать это, но всё вышло только хуже… Я всё испортил, уничтожил всё, что было между нами.
Может, Уитни была права, когда говорила, что я плохой друг для Эвелин? Теперь я не знал, стоило ли нам продолжать развивать наши отношения, было ли у них будущее. Кажется, это всё бессмысленно…
Я почти детально помнил чуть ли не каждый наш разговор с Эвелин. И теперь я вспоминал один из них и чувствовал, как это воспоминание острыми когтями впивается в моё сердце.
– Уитни никогда не будет доверять тебе, – как-то раз говорила Эвелин, с невероятным сожалением глядя на меня. – Никогда. Это недоверие не позволяет ей впустить тебя в мою жизнь.
И я прекрасно помнил, что ответил ей тогда.
– Мне плевать на её недоверие. Самое главное – веришь ли ТЫ мне? Доверяешь? Не считаешь, что я испорчу твою жизнь?
– Конечно, нет. Думаю, ты уже сумел изменить мою жизнь. Я чувствую себя совершенно иначе, когда ты рядом. И чем дольше мы с тобой разговариваем, тем яснее я тебя вспоминаю. Это так несправедливо, что вместе с воспоминанием о человеке умирают и мои чувства к нему!
Вспоминая эти её слова, я яснее осознавал, насколько подло поступил с Эвелин, и это угнетало меня.
А потом мне вспомнился ещё один разговор, когда мы с ней рассуждали о существовании бога и о вере в него.
– А если человек верит в бога, но не чувствует его помощи? – спрашивала меня Эвелин.
– Значит, он не верит в бога. Верить можно только в то, в чём уверен. А если человек посмел усомниться в божьем всемогуществе, то о какой вере может идти речь?
– Тогда я не верю, – шёпотом ответила мне она.
– Верь в меня,– сказал я ей тогда. – Даю слово, мою помощь и поддержку ты ощутишь в полной мере.
О боже, какой я идиот! Это воспоминание ранило мою душу ещё больнее. К чему были все эти слова, обещания? К чему?
Нет, это всё слишком мучительно. Я только мучаю себя всеми этими воспоминаниями. Надо забыть…
Сразу же после ссоры я хотел разорвать отношения с Дианной, ведь они, по сути дела, оттолкнули от меня Эвелин. К тому же я считал, что поступаю просто непростительно грубо с ней. Но потом я всё обдумал, вспомнил разговоры парней и понял, что ничего плохого в наших отношениях с Дианной нет. Я не люблю Эвелин, Эвелин не любит меня, мы друг другу не принадлежим. Даже если Эвелин что-то и чувствовала ко мне, она могла прямо сказать об этом… Она ведь не думала, что я умею читать её мысли, знаю о её чувствах или хотя бы догадываюсь о них? Нет, я слишком долго был покорно верен одной девушке, и теперь мне не хотелось вновь сковывать себя цепями верности к человеку, с которым меня не связывают никакие другие чувства, кроме дружеских.
– О чём ты задумался? – прозвучал голос Дианны, и я вздрогнул, вырвавшись из мира своих мыслей.
– Не знаю, – признался я: мысли разбегались в разные стороны, поэтому мне было тяжело сосредоточиться на одной вещи. Но я ни на минуту не переставал думать об Эвелин и о том, как обошёлся с ней.
– Ты часто сидишь неподвижно, будто в забытье, думаешь о чём-то, а когда я спрашиваю, о чём ты думаешь, ты неизменно отвечаешь: «Я не знаю».
Я молча посмотрел на неё.
– Тебе есть что скрывать от меня? – тихо спросила Дианна.
– Нет.
– Тогда, может, у тебя что-то случилось?..
Душа болезненно сжалась, когда я вновь вспомнил об Эвелин, и я, обняв прелестную Дианну за талию, прижал её к себе.
– Вообще-то да. Но я не хочу говорить об этом, потому что этот разговор будет бестолковым. Мне нужно сделать кое-что… И я сделаю это. Когда наступит время. Сейчас оно ещё не наступило, поэтому…
– Это связано с другой девушкой, верно?
– Не вижу смысла говорить неправду, – сказал я, тяжело вздохнув. – Да. Это связано с другой девушкой, и я не могу перестать думать о ней.