— Тогда смею пообещать тебе утолить твой интерес, — сказал немец. — Теперь я понимаю, Логан, почему ты так долго скрывал от нас это сокровище.
— Конечно! — согласился хозяин «последнего чуда». — Когда человек находит клад, он не спешит делиться им с остальными.
Я чувствовал, что слова парней могут смутить Эвелин, но она всё так же улыбалась, совершенно позабыв о своей застенчивости, которая возникла у неё, как только мы вошли в этот дом. Я даже почувствовал слабый укол ревности, увидев, как заинтересованно Эвелин смотрит на них.
— Жаль, рядом нет моей жены, — сказал Карлос, оглядывая людей вокруг себя, — я бы вас представил. Но она словно сквозь землю провалилась!
— Ничего, — вежливо махнула рукой Эвелин. — Я уверена, у нас будет ещё много времени для того, чтобы познакомиться.
— Да, — вмешался в разговор я, — ты не голодна? Можем поесть, если хочешь.
— Пойдём.
Мы оставили Карлоса, Кендалла и Джеймса и подошли к столу с закусками.
— Надеюсь, ты не пользовалась моим методом фальшивых чувств? — с усмешкой сказал я, когда мы с Эвелин принялись накладывать еду в свои тарелки.
— Зачем? Твои друзья милые и смешные. Мне нравится, как они улыбаются.
— Они уже пьяные, поэтому и улыбаются.
— Не имеет значения. Их улыбки не стали менее красивыми от этого.
— Можем пойти на кухню, — предложил я, — там тихо и можно спокойно поесть.
Эвелин приняла моё предложение, и мы просидели на кухне около получаса, ужиная и разговаривая о разных вещах. Теперь, находясь в компании меня одного, она вела себя свободнее, но я всё же замечал, что напряжение так её и не покинуло.
— Ты не жалеешь, что приехала сюда? — спросил я, не зная, что больше хочу услышать в ответ. — Может, хочешь домой?
— Нет, мне нравится здесь. И я хочу вернуться к твоим друзьям.
— О, уверен, они тоже ждут твоего возвращения.
Потом мы вернулись в гостиную. Народа заметно прибавилось, здесь стало теснее, музыка начала играть громче. Я не приглашал Эвелин на танец, но сам не знал, почему. Наверное, мне было всё же непривычно видеть её в этом обществе, в этом бесконечном шуме, в этом нескончаемом потоке разноцветных огней. Мы стояли в компании Джеймса и Кендалла, и Эвелин была полностью поглощена вниманием этих двоих пьяных кобелей. Но она ни на минуту не отпускала мою руку, словно боялась потеряться, словно она была моей маленькой дочерью.
Джеймс улыбался, говоря с моей спутницей, но всё же с тоской посматривал в сторону прихожей, ожидая чьего-то прихода. Я прекрасно знал, кого он ждал, но спрашивать об этом посчитал неприличным, ведь перед началом вечеринки мы оба с ним ждали своих спутниц, а теперь здесь была только моя Эвелин. А Изабелла так и не приехала.
— Прошу прощения, — сказал ловелас, не отрывая замученного взгляда от прихожей, — мне нужно на минутку отлучиться.
Было видно, что его интерес к Эвелин был не так силён, как его прежний интерес к другим девушкам. Признаюсь, сначала я не верил, что этот неисправимый Дон Жуан способен измениться, но со временем все мои сомнения рассеялись в воздухе. С тех пор, как Джеймс полюбил Изабеллу, он полностью изменил своё отношение к другим девушкам. Да, он мог сделать им пару комплиментов, мог пофлиртовать с ними, но сердце его неизменно принадлежало Изабелле.
Я увидел, что Маслоу направился к столу с алкоголем, и мне стало необъяснимо жаль его. Но я не успел подумать об этом: Эвелин обратилась ко мне сразу же после ухода Джеймса:
— Логан, можем мы уехать отсюда?
Я взглянул на неё с некоторой опаской и спросил:
— Что случилось?
— Я неуютно чувствую себя здесь. У меня такое ощущение, что всё это — совсем другой мир, к которому я не имею никакого отношения.
— Отвезти тебя домой?
— Нет! — Эвелин схватила меня за руку. — Только не домой. Но оставаться здесь я тоже не хочу.
Пока мы шагали к прихожей, она опять же не отпускала моей руки, и мне было приятно осознавать, что Эвелин искала во мне защиты, мне было приятно чувствовать себя нужным ей. Уже покидая гостиную, я заметил Джеймса. Он пил виски взахлёб, и я с сочувствием поднял брови, наблюдая за другом.
Мы приехали на набережную. Здесь тоже было немало народа, но они по крайней мере не уделяли нам с Эвелин столько внимания, сколько уделяли нам внимания гости на вечеринке Джеймса. Пока мы ехали сюда, я чувствовал, что сон подбирался ко мне со всех сторон, глаза закрывались, хотя на часах ещё не было полуночи. Вся суть заключалась в моём лекарстве, которое я обещал не принимать Карлосу. Но сегодня был особенный день, и я не хотел, чтобы Эвелин в случае чего узнала о моём самом большом недостатке. По этой же причине, к слову сказать, я не выпил ни стакана на вечеринке Джеймса.
Мы стояли у мраморных ограждений, облокотившись на них, и наблюдали за беспрерывным движением необъятного океана. Иногда на нас налетал ветер, выбивал волосы из причёски Эвелин, колыхал подол её платья. Я снял с себя пиджак и осторожно накинул его на свою спутницу, с трепетом задержав руки на её плечах. Она поблагодарила меня улыбкой.
— Какой он большой, — с восхищением проговорила Эвелин, плотнее кутаясь в мой пиджак.
— Ты про океан?
— Да. Он такой большой и такой старый. Как думаешь, сколько людей он помнит?
— Невообразимо много. Людям этого никогда не узнать.
— А сколько он помнит детей? — дрожащим голосом продолжала задавать вопросы Эвелин. — Сколько молодых людей? Это так страшно, что для океана они навсегда остались маленькими, совсем юными, что они уже никогда не вырастут и не увидят этого мира, а океан остался… Он остался и останется навсегда. Эти воспоминания причиняют ему боль, и ему никуда уже от неё не деться.
— Он забывает обо всём со временем, — произнёс я, но тут же зажмурился, осознав, что я только что сказал.
— Ты думаешь?
— Конечно. Невозможно запомнить всех. Но с другой стороны, может, это даже хорошо, навсегда остаться молодым. Пусть даже в памяти океана.
— А что, если и нас он видит молодыми в последний раз? Никто не знает, что будет с этой жизнью завтра.
— Ты права, никто, — грустно вздохнул я. — Не знаю, высохнет ли когда-нибудь океан, но мы только что увековечили память о себе. Океан будет помнить нас, а значит, и эта планета о нас не забудет.
— А если он всё же высохнет? — тихо спросила Эвелин, заворожено уставившись в одну точку. — Воспоминания о нас умрут? Они умрут вместе с океаном?
— Я не знаю.
Какое-то время мы стояли молча. Я с непонятным страхом думал над нашим разговором. Мимо проходили люди, и до моего слуха долетали обрывки их, казалось бы, таких беззаботных, житейских разговоров: семейный праздник… новая кофейня на Родео-драйв… приезд вредного кузена…
Эвелин обернулась, посмотрела куда-то и, улыбнувшись, сказала:
— Вот и Рождество, Логан.
Я тоже улыбнулся ей и с ужасом вспомнил, что даже не приготовил для Эвелин никакого подарка. Как глупо. Я собрался встретить с ней Рождество, но не подумал о рождественском подарке.
Моя спутница прижалась к моей груди и положила голову мне на плечо. Я обнял её одной рукой и нахмурился, всматриваясь вдаль. В душе царили усталость и покой, и я наслаждался этой минутой, такой тихой и беззаботной.
— Вот и Рождество, — шёпотом повторила она. — Моё первое Рождество, проведённое вдали от близких.
Затем Эвелин на мгновенье замолчала и прошептала:
— Это всё я. Это всё моя вина.
— О чём ты?
— Об Уитни, о её женихе Дейве. Это из-за меня они в третий раз переносят свадьбу.
— Не правда. Ты в этом не виновата.
— Если ты не считаешь меня виноватой, то ты очень сильно ошибаешься, Логан. Ты не знаешь, какая я обуза для неё.
— Уитни любит тебя и не считает тебя обузой, — сказал я. Эта фраза была правдивой лишь наполовину: Уитни действительно без памяти любила свою сестру, но во время нашей последней встречи она сама сказала, что Эвелин виновата в их с Дейвом ссоре.