— Ты, похоже, уже не первый день просыпаешься с этими мыслями.
Джеймс улыбнулся, закрыв глаза.
— Изабелла тебе, что ли, нажаловалась?
— Не нажаловалась, а попросила помочь, — раздражённо сказал я и подсел ближе к другу. — Да что такое происходит с тобой? Мне хотя бы расскажешь, а?
Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами.
— Хочешь начистоту? — тихо задал вопрос он и, с трудом приоткрыв один глаз, посмотрел на меня. — Я понятия не имею, что со мной происходит.
— То есть как?
— Да не знаю я! — Резким движением он поднялся с подушек; его взгляд пронзала ярость. — Что-то во мне случилось, и я, видимо, сорвался! Как собака с цепи, на которой её долго держали!
— Ты просто делаешь это назло Изабелле? — не веря своим ушам, спросил я. — Из-за того, что раньше она запрещала тебе пить?
— Нет, нет, зачем мне делать что-то ей назло? Но я чувствую, что это действительно из-за неё… И она вроде как ни в чём не виновата, однако…Боже, я не знаю! Просто моя жизнь круто изменилась с того момента, как мы начали с ней встречаться… И, я думаю, какая-то часть одинокого меня пытается бунтовать. Что-то внутри меня захотело свободы.
Джеймс достал из-под кровати бутылку бренди и, открыв её, начал пить.
— Эй, дружище! — Я отобрал у него бутылку и сурово сдвинул брови. — Тебе это не нужно.
— Да Логан, я болею, мне нужно это…
Не ответив, я поставил бутылку на пол возле себя и, вздохнув, посмотрел на собеседника.
— В последний раз я видел тебя таким после Нового года, когда Изабелла улетела в Бруклин. Получается, ты был несчастлив, когда она была от тебя так далеко, но теперь, когда она с тобой, ты несчастлив тоже.
— Я счастлив… — растерянно ответил друг, пожав плечами и глядя в пол, — я люблю её, честно, всё это не из-за того, что я стал как-то по-другому к ней относиться…
— Почему ты не сказал ей всего этого, когда она спрашивала?
— А я что, похож на нытика? Нет, никогда и ни на что не жалуйся своей женщине, иначе она усомнится в правильности своего выбора. Знаешь ли, они очень тонко чувствуют, когда ты начинаешь терять уверенность.
— Одно дело не жаловаться, но совсем другое — говорить честно обо всём, что лежит на сердце…
— Да, — согласился он и, жалостливо подняв брови, протянул ко мне руку, — теперь можно мне ещё несколько глоточков?
Я с отвращением взглянул на друга, но всё-таки отдал ему бутылку. Когда он пил, я вздохнул и, переведя взгляд на окно, сказал:
— Вот, что происходит, когда они пытаются нас в чём-то ограничить.
Джеймс поперхнулся бренди и, нахмурившись, вопросительно взглянул на меня.
— Ты о девушках? — спросил он с недоумением. — Стой, что-то не так с Эвелин?
— С чего ты взял? — в свою очередь насторожился я.
— Не знаю, просто ты так сказал о попытках ограничения, что мне показалось, будто ты в чём-то её обвиняешь… Кстати, как оно?
Я с неохотой поведал Маслоу о том, что случилось в Далласе, и он, выслушав меня, искренне мне посочувствовал.
— Мне кажется, ты придал двум этим неприятностям слишком большую роль, — высказался ловелас в отставке. — Подумай, может, подобное между вами происходило и раньше? Просто теперь вы вместе, и теперь ты гораздо больше ценишь ваши отношения. Поэтому эти небольшие неурядицы, которые и ссорами нельзя назвать, ты и принял так близко к сердцу…
— В этом есть что-то, — задумчиво согласился я.
— А как она говорила с тобой сегодня? Никаких обид?
— Никаких. Всё как прежде.
— Видишь, на Эвелин это не оказало такого большого влияния, потому что она уверена, что одна снежинка — это ещё не снегопад. Она сейчас у тебя?
— Да. Спит, наверное.
Джеймс лукаво улыбнулся и спросил:
— А в Далласе вы спали уже вместе?
— Для меня всё ещё странно ложиться с ней в одну постель… — смущённо и неуверенно проговорил я, — я не спал почти всю ночь, просто сидел в кресле.
— Но рано или поздно это придётся сделать, ты в курсе?
— В курсе. Мне просто не хочется, чтобы наши отношения этим… опошлились.
— Я не узнаю тебя, — засмеялся Маслоу, и я почему-то этого застыдился. — Это не пошлость, а часть отношений! Пошлость — это вульгарность. Или грубость. Но никак не физическая близость с тем, кого действительно любишь.
— Я знаю, знаю… — устало вздохнул я и сжал двумя пальцами переносицу, — я просто представить этого не могу.
— Это по первой так, пока ещё романтика бьёт в тебе через край.
— Хочешь сказать, со временем из отношений уходит романтика?
— Господи, Логан, ты задаёшь такие вопросы, как будто сам никогда не состоял в отношениях. Нет, романтика не уходит… Скажу больше, постель — это тоже романтика. Просто со временем ты становишься смелее, узнаёшь свою вторую половинку ближе, понимаешь, что можешь позволить себе больше по отношению к ней… Вот скажи, ты когда-нибудь мог подумать о том, что будешь целовать Эвелин?
Я растерянно пожал плечами и ответил:
— Нет…
— А теперь?
— А теперь я целую её каждый раз, когда вижу.
— Вот как это работает, — улыбнулся Джеймс. — Я понимаю, что ты не в силах представить, что когда-нибудь вы с Эвелин сделаете это, но уверяю, пройдёт некоторое время, и ты ещё не то будешь представлять.
Я усмехнулся, но мысленно отметил, что мне был неприятен этот разговор.
— Однажды я прочитал где-то, — продолжал друг, — что настоящая любовь проходит три стадии: в начале мила и робка, романтична и сексуальна в развитии, а в завершении…
Он оборвал себя на полуслове.
— В завершении?.. — попытался я заставить его закончить начатую фразу.
— О завершении тебе не нужно, — улыбнулся Джеймс, — наслаждайся первой стадией и не думай о последней.
Я тоже улыбнулся, но с ужасом подумал: а пройдёт ли моя любовь к Эвелин последнюю стадию?
— Слушай, а ты не знаешь, Изабелла легла спать? — спросил друг, переменив тему, и я с облегчением подумал о том, что нам больше не придётся говорить обо мне и Эвелин.
— Она была на кухне, когда я видел её в последний раз. Не знаю. Вообще-то она сказала, что у неё бессонница.
— Бессонница? — округлив глаза, переспросил Маслоу. — Ой, ой, ой, нехороший знак…
— Почему?
— Это предвестник ночных приступов. А кашель у неё есть?
— Да, и сильный.
— Боже… — взялся за голову Джеймс, — что же это я… Пойду спущусь к ней.
Я хотел было сказать, что ночной приступ уже сегодня случился, но не стал останавливать друга: пусть исправляет то, к чему пришёл не самым правильным путём. Когда он ушёл, я взял недопитую им бутылку бренди и, размахнувшись, выбросил её в открытое окно. Бутылка разбилась об асфальт с оглушительным треском.
— Доброе утро, мистер Хендерсон, — приветливо поздоровалась со мной миссис Мелтон, когда я вошёл в её кабинет.
— Доброе, — сказал я, не разделив с психиатром приветливости. — Я… Если честно, я пришёл не совсем на сеанс.
Её лоб прорезала неглубокая морщинка, и миссис Мелтон вопросительно на меня взглянула.
— Не думаю, что поняла вас… — качнув головой, произнесла она.
— Я хочу прервать лечение, — сказал я, глядя куда-то в сторону. — На время… или насовсем.
— Погодите, мистер Хендерсон, не рубите с плеча… Что с вами случилось?
— Ничего не случилось.
— Но должна же быть причина, по которой вы решили отказаться от врачебной помощи?
— Причина? — Я перевёл на неё взгляд и, вздохнув, поставил локти на стол. От всех этих надоедливых мыслей голова распухла, и я обхватил её руками, будто старался защитить её от этих мыслей. — Я не чувствую, что лечение идёт мне на пользу… — дрожащим голосом проговорил я, — это всё только сильнее действует мне на нервы… Я так устал…
— От чего?
— От вас, — честно высказался я, — от мистера Дэниелса, от ваших методик, от советов, от таблеток, которые вы мне прописали! Меня тошнит от них! Меня от всего тошнит!
— Позвольте спросить, вы начали принимать транквилизаторы? — робко поинтересовалась миссис Мелтон.