Он внимательно прочитал письмо; потом вернул его Иоане, не сказав ни слова. Лицо его побледнело, губы плотно сжались; и Иоана не посмела затронуть мужа сейчас.
Они выехали с рассветом через восемь дней после возвращения Кришанов из Тырговиште – в сопровождении большого отряда Раду Кришана. Иоане стало не по себе, когда она подумала, что им вдвоем придется днем ехать, а ночью спать рядом с этими преданными слугами ее отца. Не одна только Марина могла быть поверенной его тайн.
Наверняка то же самое мучило и Корнела – но он не выдал себя тестю и теще, разговаривая с ними, слушая и позволяя занимать себя в эту неделю. Ему нравились эти люди и он преклонялся перед их вековою гордостью и благородством, которые нельзя было подделать никакому самозванцу – или простолюдину, не знавшему рыцарской чести и трепетавшему только за свой клочок земли. Впрочем, молодой воин стал более сдержан и… насторожен со своими родственниками.
Как будто в замке Кришан получил еще более важный жизненный урок, чем когда побывал со своим государем в карательном походе.
Супруги поехали верхами, раздельно – хотя, наверное, обоим хотелось бы ехать вдвоем, прижавшись друг к другу. Но так они забудут обо всех опасностях.
Однако они могли смотреть друг на друга и дарить друг другу любовь глазами и улыбками. Корнел сожалел о том, что жена закутана с головы до пят, - и радовался этому. На золото, не запертое в сундук, всегда найдутся хваты! А Иоана любовалась красой и силой своего мужа, которые тот мог гордо выставлять напоказ, где бы ни находился, - и радостно ей делалось при виде его неразлучной сабли, и очень тревожно. На что однажды поднимется эта могутная рука, эта острая сабля, которая теперь хранит ее, Иоану?
Впрочем, вскоре они отвлеклись друг от друга, потому что Корнел превратился в воина, путешествующего в окружении опасностей. Он не забывал подмечать все, что происходит вокруг; хотя на это были их люди…
Однако какой предводитель полностью передоверяет дозор своим людям? Нерадивый вождь тотчас перестает им быть.
Иоана тоже присматривалась к окрестностям – занесенные снегом леса и поля, подрумяненные солнцем, как белые хлебы, посаженные в печь… Она вспомнила дом и тяжело вздохнула. Как мило делается давно привычное – стоит только оставить его позади!
Корнел услышал ее вздох.
- Ты уже скучаешь по дому? – спросил он.
Иоана тревожно взглянула ему в лицо – но Корнел ласково улыбался. Они взялись за руки; потом руки их разлучились.
- Конечно, скучаю, - ответила она. – А ты разве не скучал?
Некоторое время они ехали молча – Корнел глядел в шею своему коню. Потом он хмуро ответил, не поворачиваясь к жене:
- Я всегда думал… что дом жены должен быть там, где ее муж!
- Это жестоко, Корнел, - заметила Иоана, поняв его. – Разве у женщины сразу умирают и родители, и братья, и сестры, стоит ей выйти замуж? И разве дом мужа не должен быть там, где его жена?
- Нет! – ответил Корнел, покраснев.
Он теперь ревновал ее к ее семье – ревновал и злобился на ее родню… Что ж, на то были основания. Как и им злобиться на него.
Есть розни, унять которые может только смерть… И только божественная любовь, не человеческая, может примирить иные противоречия.
Иоана кротко замолчала, склонив голову, - и чувствовала, что теперь муж исподволь разглядывает ее: жадно, ревниво… с вопросом, который мужчина всегда задает женщине и на который едва ли какой-нибудь когда-нибудь мог получить ответ.
А на другой день на них напали турки – не разбойники, а хорошо вооруженный и подготовленный отряд. Иоана успела выхватить кинжал, но не успела им воспользоваться – сражение было отчаянным и великолепным; ее муж на глазах у нее зарубил троих врагов, а четвертому снес голову. Теперешний неприятель был не так труслив, как разбойничьи шайки; и этих турок истребили до последнего человека – потеряв троих своих убитыми и двоих ранеными…
Корнел был ранен в левый бок, но и раненый дрался как богатырь, неуязвимый для мечей и копий, - его целительный бальзам был рядом, укрепляя его дух… Иоана не лишилась чувств и даже не потеряла самообладания при виде боя, разразившегося рядом. Даже когда отрубленная голова ударила по крупу ее лошадь, конь и всадница только вздрогнули.
Все было кончено в какие-то пять минут – и Иоана осталась сидеть на своем коне посреди валявшихся вокруг тел, в снегу, щедро политом кровью, точно королева-язычница, принесшая жертву своему идолищу. Или получившая дар от верных воинов…
Самый верный ее воин вдруг побледнел и зашатался в седле – и Иоана подоспела к нему и схватила его в объятия. – Сюда, мой муж ранен! Помогите снять его! – пронзительно крикнула она.
Люди ее отца подхватили Корнела и бережно и почтительно сняли его с седла. Иоана спрыгнула с коня, как кошка, и бросилась к нему. Упав на колени, дрожащими руками рывком раздернула распоротую кожаную куртку и рубашку.
Кровь залила ему всю левую половину тела – но длинная рана казалась неглубокой… однако нужно было остановить кровь, как можно скорее!
- В моей правой седельной сумке – бинты и мои рубашки, если не хватит! – громко приказала Иоана. – Давайте сюда, живо!
Несколько бесконечных мгновений она зажимала рану, не решаясь оторвать от нее руки, даже чтобы поискать бинты самой, - ведь через эту рану утекала жизнь Корнела… Она бы порвала его рубашку, но та была под кафтаном, подбитой мехом кожей и сталью…
Потом принесли бинты, и, слушаясь отрывистых указаний госпожи, стали помогать перевязывать господина. Его приподнимали, надрывая сердце Иоане, - чтобы туго спеленать раненый бок. Никакой мази наложить не успевали; дай бог удержать душу в теле!
Наконец все было кончено. Иоана, едва дыша от тревоги, поднесла руку к волосам мужа, который, казалось, пребывал в обмороке - и просияла улыбкой, когда он открыл глаза и слабо улыбнулся ей.
- Ты жив…
- Ты жива, какое счастье… - пробормотал он. – Где враги?
- Все перебиты! Теперь не беспокой себя, мой дорогой господин, - прошептала Иоана, пожав ему руку своей окровавленной рукой. – Я позабочусь о телах и о наших раненых!
Корнел закрыл глаза и отдался на волю ее людей. Он все равно ничему не мог бы сейчас помочь – или помешать. Иоана же обошла поле битвы и удостоверилась, что все их раненые будут жить: тяжелее всех был ранен Корнел, грудью заслонивший свою жену, на которую и нацелились османы.
- Как будто знали, где и когда мы поедем – и кто поедет! – вдруг воскликнула Иоана вслух, ошеломленная такою случайностью. Впрочем, это, скорее всего, и была случайность: распоясавшиеся турки теперь хозяйничали на их земле как у себя дома…
И тут в голове у боярской дочери молнией сверкнула мысль, которую подарила ей Марина: княгиня Елизавета рассказывала своим гостьям, что князь любит переодевать своих бойцов в турецкое платье, обманывая врага. А что, если это подложные турки?..
- Среди турок есть живые? – громко спросила она, выпрямляясь.
Точно в ответ на этот вопрос один из врагов застонал.
Иоана одним прыжком оказалась около него и уперла свой кинжал ему под подбородок.
- Кто послал вас? Ну?.. – проговорила она.
Тот что-то жалобно простонал по-турецки, не то ругательство, не то молитву… Глядя, как враг с оливковым от природы, страдания и страха лицом скорбно поводит черными глазами, Иоана подумала, что, кажется, турок и вправду настоящий. Их языка она не знала.
Стиснув зубы, она вонзила кинжал; и всем существом ощутила, как враг забился, орошая ей руки горячей кровью.
- Добейте остальных, если еще живы, - приказала Иоана, выпрямляясь и утирая руки о юбку.
- Уже сделано, госпожа!
Иоана мрачно улыбнулась и похвалила своих воинов.
А потом вдруг подумала, что даже если турки настоящие, это не мешает им быть подложными – то есть наемниками кого-нибудь из трансильванских бояр или даже семиградцев, которые живо торговали с турками; боярам же султан, в отличие от господаря, обещал защиту их сословных прав и преимуществ…