Доминик поспешил успокоиться. Это была всего лишь показуха. Никому это не нужно, говорил он себе.
– Что вы можете сказать о своём уроке, мистер Ховард?
Опять, Доминик сжал губы, а через пару секунд разразился длинной речью о придуманных ещё до урока достоинствах. Строгая миссис Как-её-там была не особенно впечатлена, ей вообще было всё равно, что бы он ни сказал – её задачей здесь было придраться. Мистер Реймундо слушал внимательно, кивал, с каждым движением головы накапливая вопросы. Прикопаться к любому слову – это настоящий дар.
– Рационально ли были использованы технические средства на этапе первичного закрепления лексики? Можете предложить ещё варианты?
– Да, конечно, – и мистер Беллами кинул ему улыбку, тайком ото всех. Как он и учил. Со всем соглашаться, позволять ездить на себе и на каждый упрёк отвечать «спасибо».
Несмотря на то, что мистер Беллами участвовал в составлении этого урока не меньше, чем сам Доминик, он открыл рот, и слова так чудно складывались в предложения, что было и завидно, и за себя стыдно одновременно.
– Для меня такой тонкий выбор интерактивных вкраплений на уроке введения удивительно точен. Будучи неознакомленным с содержанием урока, хотя и зная мистера Ховарда достаточно давно, чтобы не сомневаться в его методической подкованности, – он почти улыбнулся, – не могу не отметить следующие сильные стороны…
Доминик сидел и скрывал своё желание смыться. Ему больше делать было нечего среди представителей комиссии, он защитил свою честь и подобрал челюсть – мистер Беллами заметил то, чего не было, и рассказал об этом так, будто оно было. А может, он видел и то, чего не приметил сам Доминик, стоя у доски и переключая слайды.
Он, наконец, извинился, чтобы не показаться некультурным, и начал приводить класс в порядок. Он почти не слышал, о чём дальше беседовали мистер Беллами и его ревизоры, но немного удивился, когда его подозвали к себе и пожали руку несколько раз кряду.
– Очень приятно сначала наблюдать ваши способности на поле боя, так сказать, – у Реймундо был такой очаровательный акцент, что Доминик даже успел пожелать, чтобы Мэттью тоже был французом. Его кембриджская лабиализация где надо и не надо была неискоренима. – Таким образом, я уже смогу судить, правдивы ли вы, когда вы придёте на собеседование. Я убедился, что вы прекрасный учитель, мистер Ховард. Дар это, как известно, не вызывать уверенность в себе, а вызывать уверенность других в себе. Спасибо, мистер Беллами. Ваша своевременная помощь незаменима. Мне бы очень хотелось снова встретиться с вами за задним столом в качестве одной команды.
– Это взаимно, но, к сожалению, я методист, а у методистов немало работы, – сдержанно улыбнулся он, пожимая мужчине руку.
Обмен любезностями продолжался ещё минут пять, и Доминик обмяк всем телом и издал показательный вздох, когда эта парочка закрыла за собой дверь.
Мистер Беллами вдруг начал хихикать, собирая свои ручки и бумаги в кейс.
– Что такое?
– Господи, им вообще всё равно, – он вытер уголок глаза и посмотрел на влажный кончик пальца. – И кстати, мероприятие вам уже не нужно. Им хватило.
Доминик только рот раскрыл. Потом закрыл и вздёрнул брови, как можно более выразительно глядя на своего методиста.
– Впервые вижу такое. Чего хотеть от людей, которые представляют рынок труда TEFL во Франции, мать моя дева Мария.
– Зачем тогда всё это творится, откуда всё это берётся и почему оно такое странное, – Доминик взял голову в руки и взъерошил свою идеальную укладку до неузнаваемости.
В ту же секунду в кабинет влетела миссис Ханигут.
– Ну, ну как? Всё хорошо? – она даже запыхалась, стоя в дверях с сумкой на плече. – Я постеснялась сидеть. Они не ругали вас? Я бы не выдержала этого.
Доминик мягко рассмеялся и подошёл к ней, намереваясь пожать ей руку.
– О, миссис Ханигут, всё просто замечательно.
Она ещё долго сжимала его пальцы своими, холодными, и глядела недоверчиво, с хитринкой, строго, будто подозревала, что он что-то от неё скрывает.
– Спасибо за содействие, – уже собранный мистер Беллами тоже протянул ей руку.
– Приходите ещё! Всегда вам рады, – сказала она, прощаясь. Её тонкие губы изогнулись в милейшей из улыбок.
Уже в машине, со стаканчиком кофе, Доминик потряс головой.
– Вот это я называю круто. И всё зря.
– Ничего не зря, – отрезал Мэттью и на секунду положил руку на его локоть. – Нашей вины нет в том, как устроены некоторые вещи.
– Вы расскажете мне о настоящих минусах моего урока?
Мэттью ответил с хитрой ухмылкой:
– Только за вознаграждение.
– Извращенец, – едва слышно сказал Доминик и отвернулся к окну, отпивая свой кофе.
Он больше не боялся резких фраз, точнее, Мэттью их больше не боялся. Пораскинув мозгами, совсем размякшими от ощущения, что гора с плеч скатилась к чёртовой матери, Доминик решил, что музыка была бы кстати, и включил магнитолу. Заиграл дикий синтипоп, да так неожиданно, что Доминик чуть не отрастил себе уже уложенную лаком чёлку по глэму, а во рту сама по себе не образовалась пачка розовой жвачки.
Мистер Беллами едва заметно порозовел в скулах, а его пальцы чуть задёргались на руле на очередном светофоре.
– Дви-гай, диско! – Доминик поднял стаканчик с остатками кофе в тосте и залпом осушил горьковатый напиток. Он задёргал руками как завсегдатай пьяных школьных дискотек, делая воображаемые выстрелы из двух пальцев.
Резко выключив магнитолу и чуть не вырвав её к чёрту, довольный собой Мэттью выехал на основную дорогу. Доминик включил её снова, но не без осторожности – от такого выпада у него сердце ёкнуло. Но Мэттью не злился, конечно же нет. Доминик прекрасно знал, каково это, когда Мэттью зол.
– Никогда не перестану любить все эти шестнадцать святых псалмов, – сказал он.
– Ха-ха.
– Я серьёзно, – Доминик подобрал упавший под ноги стаканчик.
– Erasure вам в помощь, – сказал Мэттью с таким видом, будто только что охренительно пошутил.
– Хочу в университет, – надув губы, Доминик на секунду вернулся в то время, когда они с Эдвардом сталкерили Мэттью на каждом углу, будто собирались делать репортаж на тему «В мире преподавателей».
– Впервые говорю это, но – давайте же рванём, мистер Ховард.
– Aaaal-right!
Слабая пародия на неповторимое подарила Доминику ещё одну улыбку на тонких губах, одну из тех, которые он никогда не смог бы забыть.
С того дня Доминик всё чаще ошивался в университете просто так, приезжая вместе с мистером Беллами и уезжая на работу, если надо. Все, кому было нужно, вспомнили его имя, и он был вполне доволен такой подготовкой к итоговым. Предэкзаменационная суета напоминала ему прошлый год, когда он грыз ногти и локти от волнения, ведь тогда он думал, что путь в магистратуру ему закрыт, и не только потому, что у него недостаточно денег на образование. Если бы не отец, толк от которого был один, как ни печально, – приличная социальная помощь, которая шла на образование ещё в то время, что несовершеннолетний Доминик проводил, напиваясь дерьмовым пивом и отказываясь от такой же говёной травки. Он всегда знал, что бесплатные удовольствия имеют самые ужасные последствия, но об университете тогда и думать не хотел. Хотел, как и все, закончить колледж и красить на заказ стены домов, жить отдельно и деградировать.