– Конечно, я помню, – сказал он и только тут понял, не без помощи Келли – он всего-навсего в депрессии.
Приближающийся смех и шаги, недоверчивый взгляд Келли, которая хотела помочь, но не могла – их прервали Кристофер и Доминик, и Мэттью молча уставился в свой чай бархатного цвета.
– Обсудили новую серию «Анатомии Грэй»?
– Да, – рассмеялся Доминик. – Полное безумие!
– Невероятные вещи происходят, – проворчал Кристофер и хмыкнул в нос.
– Кстати, о невероятных вещах, – сказала Келли, многозначительно улыбнулась. – Планы на Лондон в силе?
– Естественно, – тут же откликнулся Беллами. Ещё пару лет – и он мог бы сожалеть о том, что за столь долгое время так и не умудрился увидеть до сих пор, по секрету говоря, самое сердцу дорогое.
Доминик тут же принялся излагать свои планы, Мэттью – кивать, и сам не заметил, как Келли и Кристофер, тепло попрощавшись, ушли, оставив после себя только довольного и немного растолстевшего кота и отдаляющееся тарахтение мотора за окном. Доминик тискал Принца, раскладывая вещи, а Мэттью вышел покурить.
– Что не так? – спросил Доминик, наверняка собираясь поделиться ещё какой-нибудь мыслью, но учуяв тягостное молчание. Он был поразительно чувствительным к настроению Мэттью, благо, перестал использовать это в корыстных целях. Мэттью и так был стабильно не стабилен, или наоборот.
– Я больше в Some Great Reward, чем в Speak & Spell.
– О, – Доминик уронил кота, который от радости аж вскинулся, пробежавшись по открытой сумке, но никто не обратил на это внимания. – Попробуем реанимировать, – и снова действие.
Несмотря на гнилое чувство в груди оттого, что удовольствие, которое Ховард научился доставлять ртом в преступном количестве, резко дисгармонировало с общей подавленностью, Мэттью, как больной, наслаждался каждым движением, перебирая волосы на его затылке.
Доминик уселся сверху, откинул голову и зажмурился, наслаждаясь беспрепятственным контактом, сжимал с шелестом в руке неизвестно когда и откуда появившийся презерватив в серебристом квадратике упаковки, и его чувства будто перетекали по трубкам в Беллами, внедряясь внутривенно.
Он провёл пальцем по щеке Доминика, привлекая к себе внимание, и одного взгляда, мимического усилия, изгиба брови хватило.
– Наоборот?
Да; и Доминик на удивление точно знал, что делать со своим телом. Он был непривычно молчалив, поэтому постыдный свой полушёпот Мэттью не сдерживал, закрыв глаза, как и Доминик, чтобы не осознавать ничего, а только чувствовать.
– Не понимаю, – хмурился он, лёжа после на левом боку совсем рядом и водя пальцами по бедру Мэттью, который так и остался лежать на спине, не сдвинувшись с места.
Совершив неимоверное усилие, Мэттью сел и отыскал в джинсах Доминика пачку от винстона, в которой они хранили самокрутки. Закурил и откинулся на постель, утешая себя тем, какое удовольствие ему доставляло водить раскрытой ладонью по согнутой ноге Доминика, от колена к бедру и обратно.
С досадой поморщившись, он поднялся, когда где-то за головой на постель прыгнул Принц, и вышел на балкон, укутавшись в одеяло.
Он стоял лицом к Ла-Маншу, чтобы не стать случайно эксгибиционистом, если вдруг кому-то вздумается пройтись по улице. Серокаменная дорожка у побережья была пустынна, её населяли только фонари, большая часть из которых моргала и светила менее ярко, чем положено.
Несмотря на знакомую, как давняя привычка, слабость после секса, он отмахнулся от царства разврата, развернувшегося в его голове.
– Чёртов нимфоман, – обозвал он сам себя, оглядываясь на дверь. За ней Доминик, наверное, мучил кота, лёжа на животе, зарывался носом в его шёрстку и прижимал одной рукой к постели, чтоб не вздумал сбежать, а другой цеплял лапы, отражая последующие нападения.
В какой-то момент мистер Беллами не выдержал. Эти желания ему не подчинялись, он мог только запереть их за занавесом здравого смысла, но какой там был смысл, когда Доминик лежал на животе в постели, скрестив в лодыжках ноги, и проверял ленту твиттера, прижимая к себе кота.
Так и было, и Мэттью уже не понимал, привиделось ли ему сначала это, или же просто впавший в спячку разум поменял события местами.
Доминик прогибался в спине под его руками, наверное, ему они казались ледяными. Вот-вот он расплавится, этот мистер Беллами, и с рук потечёт воск.
Весь Доминик покрылся мурашками – и руки, и плечи, и спина; невыносимое чувство. Ощущения от первого за неделю раза ещё мелькали в голове. Доминик был ещё таким трепетным, потому что молодым. Мэттью ждал его окончательного перевоплощения во взрослого человека, но процесс был мучительно сладок. Он всё ещё был молодым человеком. Его молодым человеком.
– Mon garçon, – сказал он, принимаясь за то, чего Доминик требовал всем телом.
– Это моё второе имя теперь? – подшутил он. Дыхание его уже подводило.
– Третье, – оставляя поцелуй за поцелуем в ложбинке, Мэттью измывался над собой и над ним наверняка тоже. – Моё удовольствие.
Это удовольствие снова нагло руководило процессом, отрицая любые привычки поведения в постели, задавало темп, хватало за бока и подставляло шею, и не дать ему всё это представлялось чем-то невообразимым.
– Как мы ещё не делали этого? – спросил Доминик, когда часы показывали половину десятого вечера. Кухня, стол, подоконник, стена, пол, откуда пришлось перебраться на кровать, потому что холодно. В коконе из одеяла и конечностей Доминика, Мэттью чувствовал себя куда уютнее, но после того, как наваждение проходило, оставляя только слабость и горстку неприличных воспоминаний, всё равно возвращалась пустота.
– Я предупреждал, – сказал он.
– Я достаточно терпелив и настойчив, если надо.
Мэттью покачал головой. Бесконечное терпение реально только с самого начала. После люди начинают друг другу надоедать, и так с ним уже было. С Майклом, который сначала бесил, но это было только на руку, а потом доводил до злобы одним только обычным словом. С друзьями, которых и след простыл.
– Это ненадолго.
– Нет, – сказал Доминик. Так по-доминиковски. Твёрдо.
Остаток ночи растворился в поцелуе, и вставать на следующий день было не просто тяжело, а до боли трудно. Доминик ушёл утром на работу, на целый день, а мистер Беллами расслаблялся в постели до полудня, и подняться его заставило вдруг совсем яркое солнце, осветившее наискосок одну треть одеяла.
Совсем не представляя, чем себя занять, он порассматривал планирование, снова устроившись в постели с кружкой чая – вредная привычка, оставленная ему Домиником – и включил диско. Это навело его на дельную мысль – он давно уже не следил за датами релизов и новостями, поэтому посмотреть пару тройку выступлений ему бы не помешало.
Он совсем уж распоясался спустя пару часов и написал в твиттер:
Лежу в постели с любимой группой.
Довольный таким проступком, он осадил свои же мысли, чтобы не доходить до абсурда, но ему стало до безумия весело. Как обычно, фаза полного безразличия сменилась бестолковой эмоциональностью, с которой вообще невозможно было что-либо сделать. Он уже предвкушал свой день рожденья, вот только как объяснить Доминику его, мистера Беллами, традицию отмечать, он был без понятия.