Жженый дневник вновь попадает в мои руки, и я отчаянно листаю подгоревшие странички, в надежде, что там есть хоть слово. Страница за страницей я подхожу к самому концу. Ничего. Я не сдаюсь: возможно, я не заметила. В этот раз я пролистываю гораздо медленней и нахожу рядом с корешком дневника маленькие рубцы – эту страницу вырвали. Чувство облегчения накрывает меня, а в мыслях блаженная фраза - еще не конец. Эта страница спрятана в самом укромном месте, именно в этой странице эпилог его любви. Я сразу соображаю, где он может его прятать: в своей мастерской, где он хранит все свои тайны. Там, куда нельзя ступать другим людям, но я должна ворваться в его мир, чтобы забрать его из темных объятий. Стать ему новым лучом солнца, дать жизнь, а не существование. Чтобы, будучи счастливым, он смог найти в себе силы.
На мою удачу никого нет дома, но я все равно веду себя очень осторожно. Иду в противоположное крыло, где живет мой отец. Подхожу к двери и вновь ощущаю себя в шкуре преступника. Дверь заперта. «А ты что думала? – ругаю я себя. – Что, для тебя дверь должна быть открыта?».
Любая другая девушка на моем месте оставила бы эту затею еще с того момента, как украла дневник, прикрываясь тем, что это не ее дело, но я из великой семьи Майклсон, не знающей, что такое страх, я привыкла добиваться поставленных целей. Моя цель – вернуть отца, и я сделаю все, что в моих силах. Не отступлю, ни на шаг. Борьба будет до самого конца, пока сердце не остановится. Пока его сердце не остановится.
Мотивированная своими мыслями, я быстро нахожу ключ, который был спрятан на самом видном месте, ведь именно там никто не ищет. Довольная первым своим успехом, я мчусь к мастерской. Трудно осознавать, что, возможно, через несколько секунд последний пазл найдется, и я все пойму. Ключ вставляется в замочную скважину и с неприятным звонким лязгом поворачивается. Холодок пробегает по всему телу. Никогда не видела его мастерскую. Делаю неуверенный шаг, и с моих губ скрывается единственное слово: «О мой бог», которое эхом отлетает от высоких стен, на которые облокотились громоздкие стеллажи с многочисленными картинами. Ненасытные глаза бегают от одной картины к другой. Вот его мир, в который никому нет доступа.
Мысль о том, что я здесь делаю, заставляет меня оторваться ото всех рисунков и начать искать выдранный клочок листка. Недолго думая, подбегаю к дубовому столу, открываю все шкафчики и ищу, выкладывая из них все бумаги. Ничего не найдя, мчусь к стеллажам, перебираю рисунки, пока мне не попадается один портрет. На небольшом листочке нарисована девушка, стоящая около дерева и положившая на его толстую кору свою ручку. Ее сапфировые глаза проницательным взглядом смотрят на меня, но в них я не вижу злобы, в них печаль. Белокурые волосы ниспадали на ее бледные плечи. Белое платье в пол струилось мягкими волнами, а на безымянном пальце красовалось серебряное колечко с лазуритом в центре. Она освещала все вокруг себя, словно солнце землю.
Деревья показались мне чересчур знакомыми. Я подхожу к окну и мне открывается прекрасный вид на сад, напротив меня стоит огромный дуб. Моя рука самовольно поднимается, держа в руках рисунок, наравне с деревом. Точь-в-точь. Тут я замечаю обрубленные концы. Это тот самый листок из дневника. Я переворачиваю рисунок и читаю надпись: «Память о погибшей любви».
Вот он, эпилог. Память о том, что он ее любит, что она не просто человек, который отдал свою жизнь ради него. Это его монумент в ее честь. И пусть она никогда не увидит.
- Что ты здесь делаешь? – Слышу угрожающий голос подле меня. От него я вздрагиваю, как трусливый заяц от выстрела ружья. Собираюсь с мыслями, но они не хотят выстраиваться в правильный порядок.
- Хочу помочь, - первое, что вырывается из моих уст, когда я поворачиваюсь в его сторону. Его грозный взгляд прожигает меня, но я не дрогну. Я выполню свою клятву.
- Откуда у тебя это?
Я смотрю на свою правую руку, где зажат дневник, а потом на отца. Он в растерянности. Постепенно его глаза наливаются яростью. Мне влетит, это однозначно, поэтому я должна сказать первая, возможно, только это меня спасет.
- Это твой дневник, - глупо, но надо мыслить быстрее, - я вытащила его из камина и прочитала. Теперь я знаю все.
Мой голос не дрогнет – я училась у мастера маскировки эмоций. Понимаю, что много времени он мне не даст, начнет крушить все или заткнет мне рот. Господи, помоги мне. Так странно, именно сейчас обращаюсь к нему за помощью в надежде, что он услышит меня – противоположную сторону света. Но мы не выбираем, кто мы. Мы те, кто есть, и этого не изменить. Но, даже невзирая на свою сущность, мы можем пойти по другой дороге и почувствовать счастье, а не имитировать его.
- Что ты можешь знать? – Чуть ли не кричит на меня отец. В первый раз он поднимает на меня голос. Похоже, я зашла слишком глубоко, но, как я говорила ранее, отступать поздно.
- Я знаю о Кэролайн, о твоих чувствах к ней, - почти шепотом начинаю я, чтобы он понял, что я хочу договорить до конца. – Это не просто вампирша из Мистик Фоллс, она была твоей любовью, твоим светом. И я понимаю, что ты чувствовал на протяжении восемнадцати лет, осознавая, что ее убили из-за тебя. Это горе! Но даже сейчас надо жить дальше, а ты просто существуешь, отсчитываешь каждую секунду до начала следующего дня. Для чего ты хотел сжечь этот дневник? Чтобы отпустить ее? Ты не сможешь этого сделать, даже если бы ты собрал этот чертов пепел и отдал его на волю ветра, это не помогло бы, потому что настоящие воспоминания – они вот тут, - я подошла к нему и приложила свою руку к его груди, где в бешеном темпе билось разбитое сердце. – Чтобы действительно отпустить ее, ты должен освободить свое сердце, впустив в него другого человека.
- Тебе этого не понять!
- Да! Я согласна, мне этого не понять! И поэтому я хочу быть тем человеком, который займет ее место в твоем сердце, чтобы помочь! Дать тебе другую жизнь. Ты не сможешь жить, если оставишь ее в себе. Ей бы не понравилось…
- Да как ты смеешь говорить, что ей понравилось бы, а что нет? Да как ты вообще смеешь указывать мне, что делать? – Одним резким движением он убрал мою руку и стал наступать на меня. – Ты - моя дочь! И лезть в мою жизнь ты не имеешь права!
- Тогда почему ты лезешь в мою жизнь? Почему устанавливаешь в ней свои правила? – слезы потекли по моим щекам.
- Я твой отец.
- Нет, мой отец умер восемнадцать лет назад, а сейчас передо мной его жалкая копия!
Я хотела сказать еще многое в его адрес, но следующее его действие меня сбило с ног. Он обхватил мою шею и прижал к стене. Никогда он не применял ко мне физическую силу. Больно ударившись головой о бетонную стену, перед глазами заплясали черные точки. Пелена тумана застилает мои глаза, тело мякнет, и я понимаю, что не могу дышать. Руки охватывают его кисти, пытаясь избавиться от железной хватки. Тщетно. Он сильнее меня. Не могу поверить, что мой собственный отец убьет меня.
Медленно, растягивая удушение, он наклоняется мне и шепчет в самые губы:
- Тогда у меня больше нет дочери, - передавая этими словами всю ненависть ко мне, он отпустил меня и вышел из кабинета.
Больно. Меня проткнули раскаленным ножом, попав прямо в сердце, и теперь оно плавится, превращаясь в кровавое месиво боли и отчаяния. Я не в силах больше бороться, хочу умереть. Медленно сползаю на пол и обхватываю ноги руками. Слезы градом текут из моих глаз, и я не в силах остановить их. Не сейчас – хочу дать волю слабости. На что я надеялась? Что, когда расскажу ему про свою аферу, он скажет, что я молодец и расправит свои объятия? «Наивная» - язвит мой внутренний голос.
- Наивная, - вторю ему я.
Я просидела в его мастерской около двух часов, размышляя о своих поступках. А потом я просто поняла, где оступилась.
Облокачиваясь на стену, медленно встаю и ощущаю всю тяжесть своего тела. Затекшие ноги отказываются слушаться. Мне приходится немного подождать, чтобы они ожили. Так же медленно подхожу к камину и выбрасываю дневник в огонь – вот мой проступок. Надо было еще тогда оставить эту книжонку сгорать дотла.