Вместо ответа Чонгук вдруг громко всхлипнул и зашёлся рыданиями, каких Чимин никогда от него не видел и не мог представить. Он сотрясался вместе с ним, прижимал к себе, казалось, они оплакивают то, что уже не вернуть, упавшую звезду, перегоревшие кости…
Но он вернулся.
Вернулся полумёртвым.
***
На этот раз свет преобразился, потеряв в привычной тусклости, раздавшиеся вдали глухие голоса наполнились перепадами, смешались с грохотом стрельбы. Тэхён повернулся на бок. На следующем судорожном вздохе он увидел распахнувшуюся дверь и приближающуюся фигуру, услышал кроткий вскрик, заглохший почти сразу. Затем последовали сильные руки, теплота дыхания у виска, знакомо пахнущий пиджак на плечах, укутывание в слои, масса мурашек, а вместо слов - дрожь.
— Это я… Тэхён. Это я. Господи, что они с тобой сделали?…
Он с ума сошёл, подняв голову, и обкусанными губами старательно вытягивая улыбку. Не для кого-нибудь. Для Чонгука, появившегося так вовремя, Чонгука-спасителя. Освобождённый от оков, Тэхён по инерции впал в его объятия. И вышла истерика, трясучка и плач взахлёб, задушенный, долгий. Это особый язык сплошного надрыва, и Чонгук понимал его, сглатывая ком в глотке. Тэхён копошился, прятался и глушил болезненные стоны, и никто больше не мог подойти к нему, никто, кроме Чонгука. Он никому не доверял. Чонгук взял его на руки и нёс до машины, пряча от ошалевших взглядов эти завёрнутые в чёрное останки.
Дальше Тэхёна избило солнце, так много, что глаз не раскрыть. И цитрусовый солёный воздух, каким не надышаться, ворвался в лёгкие.
От Марко, что едва коснулся его макушки, пригладив склеившийся от грязи вихор, раздалось обращение к остальным:
— Место сжечь. Всех живых доставить ко мне.
После Чонгук нёс его и до больничной палаты. Во время осмотра, побелев полотном, он чудом не отворачивался, разглядывая его тело, истощавшее, посиневшее, искалеченное. Тэхён же не отпускал его руки, хотя хватка напоминала силу пятилетнего ребёнка, такого жалкого в свои некогда цветущие шестнадцать. Многочисленные повреждения, ссадины, порок за пороком. Чонгук не понимал, как это можно было выдерживать, он боролся с тошнотой.
Появление Чимина не обозначилось ни единым звуком. Войдя, он зажал рот руками и медленно, пошатываясь, проследовал к койке, пока не рухнул на колени. Он застал время, когда все процедуры остались позади, а Чонгук стоял у окна и нервно курил, убивая пачку, нарушая всякие запреты.
Чимин водил руками над спящим перебинтованным Тэхёном, не решаясь прикоснуться, навредить даже малейшим сдвигом воздушных масс. Изувеченный. Оболочка прежнего Тэхёна, полного энтузиазма, жизнерадостного, улыбчивого, шального… От него ничего не осталось, всё забрали, испортили, вытащили, а взамен - потроха.
Узнав о том, что Тэхёна нашли, Чимин бросился сюда бегом, десять минут нёсся без передышки… Теперь нахлынувшее кислородное голодание смешалось с водой и злостью, и рвущиеся из глотки звуки походили на предсмертные стоны, Чимин точно скорбел за них троих.
Выкинув последний окурок, Чонгук дождался, пока он успокоится, затем рассказал о сути и добавил:
— У него рёбра были сломаны, но там ему оказали помощь, и сейчас кости срастаются нормально… Эй, могло бы быть хуже, — Чонгук подошёл и положил руку на вздрагивающее плечо. — Чимин, слышишь? Могло бы быть хуже.
Тот закрыл глаза и закивал, с трудом удерживая хлещущий поток эмоций. То, что случилось с Тэхёном, случалось - выходило за рамки понимания, Чимин болел за него от макушки до пят, желая себе тех же удвоенных страданий, лишь бы избавить его от напасти воспоминаний. Конечно-конечно, им повезло отыскать Тэхёна, следовало благодарить судьбу. Но чем таким.. тряпьём, каким пользовались не люди, нет, звери, лучше бы… лучше бы…
Мысль загоняла в тупик.
— Он справится, и мы тоже, — Чонгук сел перед Чимином на корточки и осторожно подвёл его руку к руке Тэхёна, занятой иглой капельницы. — Потому что мы… Семья.
В этом жесте и умоляющем взгляде оказалось больше искренности, чем во всём, что делал Чонгук до этого, и поэтому Чимин поверил, поэтому не отчаялся. И каждый следующий день, наполненный другим Тэхёном, он встречал со смирением, стойко, не выдавая жалости, какая Тэхёну не нравилась.
Свет был ему не мил. Тэхён пробовал покончить с собой, чисто интуитивно подбираясь к лакомым сливкам смерти, но останавливался, откидывая лезвие, выбрасывая таблетки в окно, и послушно возвращался в койку. Зачем - не ведал, но чувствовал, что так нужно.
Сначала Тэхён обходился редкими словами-жестами, его движения - то неимоверно резкие и неуклюжие, то замедленные, не достигали целей, он приучался ко многому заново, но достаточно быстро в силу молодости и запаса жизненных сил. Не показывать, что больно, страшно - не всегда выходило, и Тэхён свыкся с тем, что неосознанно залезает ночами под кровать, забывая об этом, что в ответ на шорохи и чужих людей испытывает приток адреналина и начинает до крови раскусывать губы или пальцы, а то и вовсе кидается на стены. Он проходил интенсивное лечение, но зачастую выпадал в прострацию и переставал различать лица и узнавать знакомых. Прогресс присутствовал, но не существенный.
Каждый день Чимин приходил к нему в настроении, готовый поделиться теплом, а выходил, чуть ли не плача. Чонгук навещал чуть реже, по всей видимости опасаясь смотреть на то, что происходило с их общим героем. Под маской всё того же Тэхёна залегла несмываемая мраморная тень, познавшая надругательство и жестокость. Пусть он поправлялся и приходил в форму, да и говорить начал с той же интонацией, что и раньше, но взгляд его переменился раз и навсегда, став отчуждённым и далёким, голодным и заострившимся на любую опасность. Он выжидал, когда сможет подняться и победить страх, он бился за своё разорванное «Я» и чинил выломанный хребет, не желая проводить жизнь в постели, как недобитый старик.
Как и подсоленной пищи, свежевыстиранного белья и тишины, Тэхён требовал присутствия Чонгука, хотя также испытывал нужду и в обществе Чимина, его заботливом бдении и ласковых улыбках. С ними бывало всяко спокойнее, легче. Особенно позже, когда терапия возымела какой-то успех. Тэхён знал, что всем известно, как с ним поступали, знал, о чём они трагически молчали, напуская дружелюбно-сочувствующий вид. И не обижался на их поведение. Временами он мог даже посмеяться от души, если Чонгук и Чимин захаживали вместе и устраивали словесные склоки. Когда смеялся Тэхён, друзьям его делалось дурно. У Тэхёна никогда не улыбались глаза, застыв заледеневшими озёрами.
В гостях часто бывал и Марко, он приносил фрукты, ставил какую-нибудь джазовую музыку и неспешно говорил с Тэхёном о взрослых вещах или даже о самых обыденных, никак не касающихся мафии, о каких не поговоришь со сверстниками; в какой-то момент Тэхён подумал, как было бы хорошо, если бы у него действительно был такой отец.
Но неизбежно проступали и последствия: участившиеся приступы невроза; правая рука, которая держала либо столовый прибор, либо чашку, начинала биться и колотиться, словно пропуская ток. И контролировать это мыслью Тэхён не мог, он пугался самого себя, и механизм приступа ходил по замкнутому кругу.
Не вытерпев бездействия врачей, Марко забрал Тэхёна домой и нашёл заграницей лучшего психиатра, с которым тот проводил по несколько часов ежедневно.
Спустя два месяца его состояние заметно улучшилось, он бесстрашно посещал улицу, гулял по саду в компании друзей, его хватало на длительные разговоры. Они могли даже пойти в тир, чтобы пострелять, но Тэхёну пришлось осваивать стрельбу с левой руки, поскольку на правую он не возлагал больших надежд.
Щадящая терапия проходила фоном, медикаментозное лечение было бы бесполезным, если бы не полновесное естественное.
Оправившись телом, Тэхён особенно врастал в те умиротворённые вечера, отрезанные от мира, где они замирали наедине с Чонгуком, освободившимся от дневных забот. Когда солнце почти садилось, тот заходил в выцветшую золотом комнату и забирался на кровать, что стояла перед окном; за ним часто шумел дождь. Не говоря ни слова, они садились друг к другу вплотную и скрещивали ноги, залечиваясь на ощупь. Важно было гладить, замазывать, затирать, отогревать поцелуями. Затылок, шея, плечи, грудь и живот, поясница. Уронив голову Чонгуку на плечо, Тэхён заживал.