И тогда, почти три месяца назад, все ведь началось из-за его страха. Из-за страха таких отношений, из-за страха такой близости. Стив просто насмотрелся не самого лучшего качества фильмов для взрослых, Стив просто боялся, что Баки будет слишком жестким.
Теперь-то он уже понял, что подхваченный им стереотип оказался глупым и пустым, теперь-то он перестал бояться, но… Баки кусает его вновь. Баки неторопливо оставляет ему метки-кровоподтеки, которые не сойдут до конца и в ближайшую неделю, в ближайший месяц.
Стив боялся боли, но убедил себя, что бояться нечего. Сейчас Стив чувствует боль. Боль охватывает его плечевой пояс, боль щиплет в носу, боль увлажняет судорожно сжатые веки.
Неожиданно Стив четко и ясно понимает, что без боли не получится. Что на самом деле все, что нужно было Баки — его тело. Тело, которое можно укусить; тело, которое можно ударить; тело, которое можно натянуть без подготовки; тело…
Стив правда любит его, любит его и доброго, и злого, и даже… Даже кусающего его нежный, чувствительный кадык. Даже обкусывающего его острые худые плечи. Теперь он уже не думает о том, что может не подойти Баки в каком-либо плане. Теперь Стив уже не думает ни о чем.
От боли под веками расцветают красивые, яркие цветы. Почти как те, что медленно умирают внутри него. Он непонятливо, судорожно носится по своему маленькому прекрасному саду чувств и не понимает, почему все гибнет. Почему бутоны закрываются, почему солнце исчезает…
Это же его Баки. Его милый и любимый Баки. Ну и что, что он обгладывает его словно кость; ну и что, что злится, изредка бьет кулаком по столешнице и все не останавливается. Ну и что, что Стив уже дышать не может от боли.
Его шея… Покрыта чернющими пятнами.
Его плечи… Покрыты следами вандализма и насилия.
Его ключицы… Совсем скоро тоже заискрят метками и засосами.
Стиву не нужно смотреть в зеркало, потому что он чувствует. Комкает в пальцах ткань шорт и запрокидывает голову так сильно, чтобы слезы стекали к вискам и терялись в волосах.
Он, кажется, вот-вот потеряет сознание, но неожиданно цепляется за невероятно глупую и лживую спасительную мысль. На самом деле это нежность. Нежность везде и всюду. Нежность его Баки.
Каждый лиловый след… Каждая гематома и каждый будущий шрамик…
Нежность. Нежность. Нежность.
Баки кусает его. Стив поджимает губы, обкусывает их изнутри и чувствует, как слёзы, уже не первые за этот десяток минут, скатываются к вискам.
Зато теперь Баки хотя бы признал, что не уйдёт от него. Признал это всеми этими метками, всеми этими знаками принадлежности… А раз он не уйдет, значит будет рядом. Будет рядом и больше не будет игнорировать.
Ведь не будет же?..
Баки кусает его вновь, там где шея переходит в плечо и там где уже кажется наливается кровью еще один синяк, и Стив зажмуривается так сильно. А затем запрокидывает голову дальше/выше, действительно позволяя все. И мысленно, и физически.
Он ничего не требует. Он понимает, что не получит ни грамма удовольствия, но он убеждает себя, что это все — нежность.
Нежность, которая теперь принадлежит лишь ему. Ему одному.
— Тебе этого мало, да?.. Лживый лицемер… — Баки рычит, злится, похоже, думает, что он, Стив, какая-то мелкая шлюха. Хотя какая разница, что он думает, ведь теперь он не уйдёт. Теперь он не бросит его.
Баки оставляет ему кровоподтек на плече. Еще один. И Стив все ещё убеждает себя, что там есть нежность. Что она есть в каждой оставленной Баксом фиолетовой капле и каждом укусе. Ведь Баки же все ещё любит его и…
Он через голову срывает с него футболку. Зло, раздраженно. Один край немного рвется.
Ткань трещит почти что оглушительно, но это бессмысленно. Бессмысленно, ведь Стив чуть дергается безвольной куклой и лишь вновь позволяет ему. Слёзы не останавливаются, и он только пытается не вздрагивать и не всхлипывать. Об удовольствии нет и речи, но Баки здесь, Баки рядом, и Стив не будет его отталкивать.
Он сам сказал и сам же себя предложил. Он не будет отступаться от своих слов.
Ключицу пронзает острая боль, и пальцы сводит судорогой, когда Стив впивается ими в собственные бедра. Кожа зудит, наливается кровью и болью и на ключицах, и на ногах.
Он верит, что это просто иная форма нежности. Он верит, что выдержит все, чего бы Баки не захотел, ведь…
Стив ведь любит его. Теперь он понимает и… Он ничего не может с этим поделать.
Ему больно. Ему самую малость холодно, потому что Баки не касается его, лишь вгрызается зубами и губами в его тело, будто в кусок мяса.
Но все в порядке. Все будет в порядке.
Это всего лишь физическая боль, а не душевная. На самом деле в Баки просто слишком много нежности.
Стив поджимает дрожащие губы и жмурит глаза до теперь уже белесых пятен. Второе плечо встречает очередной жёсткий укус с распростёртыми объятиями, потому что в этом укусе на самом деле много-много нежности. Стив знает. Стив верит в это.
Баки материт его, Баки обзывает его плохо и неправильно, но Стив не слушает. Стив старается не дрожать и давит всхлипы.
Стив знает, что на самом деле Баки любит его. Все, что он говорит — шутка.
И глупому понятно, что ещё пара искусанных кусочков кожи и его сдернут на пол. Его развернут, нагнут над столешницей и просто изнасилуют, но… Стив примет это. Он знает, что сможет принять это, потому что это будет его Баки. Баки будет касаться его, и даже если и останутся синяки, Стив будет точно знать, что хотя бы в одном из них была нежность. Хоть где-нибудь она была точно-точно.
Ведь его Баки любит его. Его Баки смотрит на него так тепло-тепло и никогда не сделает больно нарочно. Его Баки…
Губы касаются затвердевшего от холода соска, а затем его прихватывают зубы, и… Стив всхлипывает от простреливающей боли. Он всхлипывает, вздрагивает и запрокидывает голову так высоко, что выше уже просто некуда. Еще миг и он просто завалится назад, ударяясь головой о навесной шкаф.
Шея ноет. И плечи тоже. Завтра он вряд ли сможет встать с постели. Главное, чтобы не поднялась температура.
Но зато на его теле теперь много-много нежности и…
— С-стив?..
Голос Барнса потерянный, и Стив понимает, что все испортил. Он опять все испортил. Своим глупым страхом, который заполнил каждую клеточку его тела, и своими глупыми слезами, которые все ещё никак не останавливаются.
— П-прости… Прос-ти, я… Я с-сейчас соберусь… Я… — Стив трет кулачками глаза, мотает головой пытаясь улыбнуться. Ему так больно, как никогда не было. Он все ещё убеждает себя, что это любовь его Бакса.
И трёт глаза. Жёстко. Больно.
Не так больно, как на его нежной, чувствительной коже застыли чёрные синяки и укусы, но все же…
— Стив…
Его голос дрожит. Стив пугается, что действительно сделал что-то не так. Стив дергается и распахивает глаза.
Баки смотрит так испуганно/загнанно/снова больно. Его глаза собирают оставленные им же метки, но они не могут стереть их. Его глаза увлажняются.
— Эй… Эй, я люблю тебя, слышишь?.. — Стив пытается улыбнуться, но не может контролировать трясущиеся, чуть посиневшие губы и текущие слёзы. Его ладони охватывают потерянное, побледневшее лицо Баки. И он шепчет, прерывается на всхлипы и попытки нормальных вдохов, но не останавливается: — Ты можешь…продолжать, хорошо?.. Я люблю тебя, и все будет в порядке… Ты можешь делать все…что хочешь… Правда… Я правда люблю тебя…
Баки приоткрывает рот, пытается что-то ответить, но не может. На его лице так много потерянности. А затем по щеке скатывается слеза.
— Нет-нет, стой… Я больше…не буду… — Стив испуганно дергается, корчится от прошившей боли, но продолжает говорить. Он не хотел расстраивать своего Баки. Он лишь хотел, чтобы тот был рядом. — П-прости меня, я… Я больше…не помешаю, хорошо?..
Вновь дернувшись, Стив запрокидывает голову и зажмуривается. Он уверяет себя, что готов принять всю нежность, которую Баки сможет дать ему. Он уверяет себя, что не сломается.