"Сволочь этот Пытляев, - с неожиданной злобой вдруг подумал Николай Аникеевич. - Заманил к себе, подсунул старуху с сумасшедшими какими-то часами. Тавтология божьих одуванчиков".
"Спокойнее, - сказал себе часовщик, - спокойнее. Не торопись к Солдату. Разложи все по полочкам, как инструмент ка рабочем месте: отвертки - к отверткам, пуансоны - к пуансонам, корнцанги - к корнцангам, чудеса - к чудесам".
- Значит, Екатерина Григорьевна, вы говорите, что часы ни разу не заводили? - мягко и терпеливо спросил Николай Аникеевич.
- Вы меня что, за склеротичку считаете? -все еще стоя, сердито сказала старушка. - Я ж вам раз пять повторила: не заводила.
- Скажите, а подводили вы стрелки? Ну, по сигналам точного времени?
- А зачем?
- Как зачем? Для чего передается проверка времени? Чтобы можно было точно установить часы. Понятно?
- А они и так тютелька в тютельку ходят. Всегда как пикнет в последний раз, так они бить начинают. Зачем же подводить? Уж не так я глупа, как кое-кому кажется. Не чурка, поди, деревенская. Я, к вашему сведению, до пенсии диспетчером на автобазе работала.
- Да, да, конечно, - сказал Николай Аникеевич и замолчал. Слов больше не было. Сколько было защитных слов, всеми обложился, все израсходовал. Все.
Старушка тем временем включила телевизор. На экране выплыл циферблат, и секундная стрелка судорожными скачками неумолимо двигалась к программе "Время".
- Привычка у меня такая, - уже мягче сказала старушка, не посмотрю программу "Время", заснуть не могу.
Стрелка дошла до цифры двенадцать, появилась заставка "Времени", и в то же мгновение часы на столе начали отбивать свои девять ударов. И снова колокольчик звучал хрустально-тоненько, из далекой волшебной страны с Золушками, Карабасами-Барабасами и длинноносыми мальчиками.
- Так сколько вы хотите за часы? - неожиданно спросил Николай Аникеевич и крайне удивился, потому что твердо решил попрощаться и уйти, постараться забыть выскочивший из зажимов безумный этот вечер.
- Телевизор цветной...
- Вы уже говорили, Екатерина Григорьевна. Сколько это денег?
- Не знаю... Шестьсот пятьдесят вроде...
- Вы ж говорили, шестьсот?
- Мало ли чего говорила? А бой-то какой у них душевный! И идут как - сами видели.
"Идите-ка вы, божий одуванчик, подальше со своим душевным боем", - подумал Николай Аникеевич и хотел было сказать "до свиданья", но почему-то вместо этого хрипло сказал:
- Часы, конечно, интересные, но больше четырехсот я вам дать не могу. И то только потому, что я часовщик и мне интересно разобраться в их ходе. Так что не обессудьте, Екатерина Григорьевна.
- Телевизор... - упрямо сказала старушка и поджала губы, пристально глядя на сельскохозяйственные машины, которые застыли в торжественном строе на линейке готовности. Около них, как танкисты, стояли механизаторы.
- На днях я был в комиссионном магазине на Войковской. Прекрасные там есть цветные телевизоры за триста-четыреста рублей.
- Да? - саркастически воскликнула старушка и стремительно повернулась к Николаю Аникеевичу. - С изношенными кинескопами? Нет уж, спасибо.
Страдая и презирая самого себя, Николай Аникеевич вздохнул, покачал головой и сказал устало:
- Ну, хорошо, шестьсот рублей.
- Шестьсот пятьдесят. И то это без доставки. И без дециметровой приставки.
- Что, что?
- Без дециметровой приставки, говорю, - грубо сказала старушка.
Словно в тумане Николай Аникеевич прикинул, сколько у него с собой денег. Не раз и не два сталкивался он со случаями, когда только наличные позволяли ему купить вещь за половину, а то и треть цены. Четыреста лежат в бумажнике. Еще рублей двадцать-двадцать пять наберется.
- У меня с собой только четыреста рублей.
- Завтра завезете остальное, - решительно сказала Екатерина Григорьевна.