Тишина. Она баюкала и ласкала слух. Нежная, изящная, но отнюдь не хрупкая, потому что, казалось, ничто не могло разрушить её. А Альбусу хотелось шума и смеха, едких интонаций, радостных криков, недоверчивых тихих слов. Да даже обыкновенному треску огня в камине или завываниям ветра он был бы рад, но как будто сама природа сговорилась со случаем и была молчалива и тиха.
Лер ушёл, отшучиваясь тем, что не мог вечно бегать от Батильды, и обещая вернуться так скоро, как только сможет. Конечно же, он говорил, что будет безумно скучать, считать секунды до возвращения, поцелуя, объятий, ночи, и всё подобное в том же духе, и Альбус не сомневался, что он будет. Конечно, куда же денется. Но почему он тогда не выглядывал в окно? Ведь это было так просто — только подойти и отодвинуть тяжёлую чёрную штору, махнуть рукой, улыбнуться… И Ал бы увидел. И он бы даже, скорее всего, верно и преданно ждал этого короткого мгновения, просидел бы всю ночь рядом с окном, склонив голову на сложенные руки, ради одного-единственного момента. Но он не сидел и не ждал, потому что прекрасно понимал, что Лер не подойдёт и не успокоит его волнения. Альбус чувствовал, — даже не знал, а именно чувствовал, потому что ничто, абсолютно ничто не указывало на это, — что дело было вовсе не в Батильде. Гриндевальд всегда выказывал ей и всем окружающим свою независимость, и подобная покорность была более чем подозрительной. Альбус готов был поклясться на чём угодно и чем угодно, что Геллерт что-то задумал и теперь планировал, чётко и чутко выверяя каждый свой шаг и действие. И это не нравилось Альбусу. Нет, не то, что Гриндевальд что-то планировал, а то, что делал он это втайне от него.
Но всё-таки, как бы ни был Ал озадачен этой скрытностью, волновала его вовсе не она. Лер всё расскажет, просто не сможет не рассказать. Если даже и не пожелает по своей воле, то Альбус найдёт способ — честный или слизеринский, неважно — всё выяснить. Сейчас куда как больше Ала волновал Гарри. Волновал даже не тем, что работал, словно был бессмертным пони, а тем, что таким образом он избегал его. Раз за разом, снова и снова.
Альбус закинул руки за голову. При мыслях о Гарри его постоянно охватывала досада, и кроме того голова начинала кружиться, а жар разливался по всему телу. Ал тяжело вздохнул. Лучше было не думать об этом. Лучше не надо. Не сейчас.
Но, вопреки своим же мыслям и голосу здравого смысла, даже наперекор им, Альбус бережно отыскал среди воспоминаний тот маленький кусочек солнечного тепла, который ворвался в его жизнь так резко и неожиданно (не без содействия Геллерта, разумеется, но на этом Альбус старался не заострять внимания — он был и раздражён, и безумно благодарен одновременно, поэтому просто отблагодарил Гриндевальда, ни о чём не упоминая и ни о чём не спрашивая).
Альбус прикрыл глаза, припоминая тепло прикосновений Гарри, сухость чуть обветренных губ, вкус гранатового сока. Сколько раз он мечтал об этом? Как долго? Конечно, в его воображении всё было далеко не так: там Гарри целовал его добровольно, а не по чьей-то указке, а он сам не был так растерян и зол, да и вообще в воображении всё было несколько… эпичнее, пафоснее, вдохновеннее. Но реальность оказалась куда более привлекательной и да, даже, можно сказать, идеальной. Хотя со стороны он, должно быть, смотрелся жутко комично, недаром же Эбби так взъерепенился. Ну и пусть.
Ал сглотнул и облизал губы. Не надо, не надо, не надо думать… Не надо вспоминать… Он резко сел. Снова тишину прорезал скрип пружин и матраса, до чего же противный, но хоть какой-то звук. Хоть какой-то. Стянув с себя рубашку, Альбус снова откинулся на подушки. Снова этот скрип. Может, возникла у Дамблдора мысль, попрыгать? Разрушить тишину, разогнать хмурые мысли? Но лень была всё-таки велика, да и простыни приятно холодили кожу, а мысли… вовсе и не были такими уж и плохими на самом деле.
Гарри, Гарри, Гарри. Удивительно мелодичное имя. Га-арри-и. Гарри. Хотелось повторять и повторять, раз за разом, до тех пор, пока в горле не пересохнет, а язык не начнёт заплетаться.
Снова заскрипела кровать, прогнувшись, наверняка, под весом некоего рыжего мохнатого существа. Альбус дёрнул уголком губ. Как-то странно сформулировалась эта мысль, потому что под её описание подозрительно ловко подходил он сам. Ну, ладно, не суть важно, потому что он всё-таки не ошибся и это действительно был Рэд. Нагло вскарабкавшись Алу на ногу, кот, гордо задрав вверх пушистый рыжий хвост, походил по нему, потоптался и, вальяжно улёгшись на его живот, громко, протяжно замурлыкал. Альбус улыбнулся. Каким же Рэд был милым! Так и хотелось прижать его к груди, потискать вдоволь, но кот был просто до ужаса самодовольным и независимым и трогать себя позволял только тогда, когда сам этого желал: мол, ладно, раб, можешь меня погладить. Поэтому Альбусу оставалось лишь как можно более осторожно и стараясь не вызывать никаких подозрений протянуть руку и легонько погладить Рэда за мягким большим ухом. Тот замурлыкал ещё громче, ещё пронзительнее. Альбус же меланхолично вслушивался, и с каждым мгновением всё отчётливее ему слышалось в этом мурлыканье равномерное неспешное «Гарри, Гарри, Гарри, Гарри». Наверное, он просто сходил с ума. Или просто Рэд над ним издевался? Коты, они такие — хитрые и коварные.
Альбус перевёл взгляд на потолок, лениво поглаживая Рэда. Гарри, Гарри, Гарри. Скоро он будет повторять это как мантру. В надежде, что долгожданный разговор состоится-таки? Или надеясь, что Гарри просто хотя бы вернётся домой?
Рэд с возмущённым воплем спрыгнул с него, напоследок зашипев и царапнув Ала за плечо, когда он резко сел, спустив ноги с кровати и напряжённо прислушиваясь к давящей на мозг тишине. Ему послышалось или нет? Нет, нет, всё-таки он не сошёл с ума. Ещё не до конца. Внизу, в прихожей, действительно щёлкнул дверной замок.
Альбус вскочил на ноги. Неужели сработало? Неужели его просьбы были услышаны теми, кто находился там, наверху? Нет, он, конечно, не верил в существование каких-то там мифических богов, но если эта ночь станет какой-нибудь особенной среди череды других ночей, если он сможет что-то сделать, что-то изменить… Разумеется, в этом будет лишь его собственная заслуга или, в крайнем случае, обыкновенное удачное стечение обстоятельств, но Альбус готов был даже принести какое-нибудь жертвоприношение. Ну, к примеру, съесть пару десятков плиток шоколада или, наоборот, соблюдать строжайшее воздержание, выживая за счёт одного лишь печенья.
Тихо прошагав к двери, Альбус прислонился плечом к косяку, терпеливо и молча ожидая. Уж чего-чего, а ждать он умел. Научился — времени было предостаточно. Да и спешить было особо некуда — впереди ждала целая ночь, а Гарри просто не сможет снова пройти мимо него. Сегодня определённо не сможет. Сегодня сама судьба должна быть на его, Ала, стороне.
*
Гарри правда старался быть тихим, как мышь, чтобы, не дай Мерлин, не разбудить Гриндевальда или Аберфорта. Или хуже того — Ала. Вот чего-чего, а разговоров по душам он сейчас не жаждал. В смысле, он их вообще не то чтобы очень хотел, но вот прямо сейчас — готов был сбежать от них куда угодно, даже туда, куда, говорили, невозможно было. К слову, он вообще хотел остаться на ночь в кафе, но Лидия быстро раскрыла его планы и буквально вытолкала на улицу, сказав, чтобы до утра он не возвращался. И пригрозив, что нажалуется Дамблдору. М-да. И когда, интересно, они успели скооперироваться?..
«Тихо, как мышка», — повторял про себя Гарри, медленно пробираясь к лестнице.
Но то ли сама судьба была сегодня не на его стороне, то ли всё дело было во вновь начавшей шалить старушке удаче, конечно же, он не смог пройти мимо перил, не почтив их своим геройским прикосновением. Чёрт побери всё и всех! Бедро словно опалило огнём, а боль медленно начала растекаться по всей ноге. Гарри стиснул зубы, изо всех сил удерживая рвущиеся наружу ругательства. Нет, в принципе, ничего другого можно было не ожидать — да даже и не нужно было ожидать, но чёрт!