От нахлынувшего негодования она попыталась вскочить, совсем позабыв про связанные где-то над головой руки. Вскочить не удалось, не удалось даже оторваться спиной от ковра. Оказывается, подонки не только обмотали ей запястья скотчем, а ещё и прикрутили их к одной из толстых ножек старинной неподъёмной вешалки. Клавдия дёрнулась пару раз, не понимая, отчего так больно спине. В бок ей впилась длинная ложка для обуви. Прямо над собой, сквозь накатывающие волны слёз, она наблюдала торчащие поля своих шляпок на верхней полке, стальную иглу зонтика и угол зеркала. Клавдия не сразу сообразила, что же такое зелёное отражается в зеркале, а когда поняла, сердце вдруг заухало горячо и часто.
Зелёное в настенном зеркале — это её правая лодыжка, намертво примотанная клейкой лентой к ножке дивана. Кто-то из мальчиков, пока она была без сознания, притащил из комнаты диван.
Они её привязали. За руки и за ноги. Прикрутили к полу, в прихожей. Клавдии потребовалось несколько долгих минут, чтобы переварить новое кошмарное открытие. Она ещё немножко подёргалась, убеждаясь, что запястья начинают постепенно затекать. Пальцев она просто не чувствовала, а ступни и щиколотки вовсю кололи крохотные невидимые иголочки.
— А вон, ещё что! — доложил Боб, запуская ручищу в хрустальную вазу с салатом. Клавдия, точно заворожённая, следила, как он, громко чавкая, запихивает в пасть макароны, грибы, оливки и прочие составляющие, залитые майонезом. Третий их приятель, Киса, мочился в туалете, не закрыв за собой дверь, и кажется, не особенно целился в унитаз.
— Положи, потом пожрём, — скомандовал Росси. — Так я жду! — парень подвинул табурет, поставил ботинок почти вплотную к её лицу и принялся расстёгивать сумку; Клавдия остро ощутила запах отсыревшей в лужах кожи и намокших шнурков. Она подумала «Боже, какие они крепкие, они же совсем как… как взрослые мужики… Ведь если бы им пришло в голову…»
Она затаилась, как будто тупоумный переросток мог услышать её мысли.
— Как мы должны поступать?! — наседал Росси, брызгая слюной ей в лицо. — Запоминать, хрен знает, зачем, когда кто родился и помер из твоих долбаных писателей? А на хрена это надо?! Ты обозвала меня тупым, слышишь?! — он почти вплотную приблизил свои оловянные, ничего не выражающие зрачки к её — затравленным, сжавшимся в бусинки. Он дышал на неё пивом, потом и ещё чем-то невыносимо гадким. Клавдия почувствовала, как желчь начала непроизвольное восхождение по пищеводу. — Ты обозвала меня тупым за то, что я не могу ответить, кто из великих мудаков на сто сороковой странице записал какую-то долбаную фразу! Я тупой, да?! Потому что не запомнил наизусть все слова всех, блин, вонючих писак?! Что молчишь, манда? Очко играет?!
— Дим, да на хрена? — вяло спросил Боб.
— Не, я хочу знать! — упёрся Росси. — Я хочу знать, какого хера ей никогда не нравится, что отвечают другие! Даже наши сраные отличники! Стоит Фатиху залепить мыслю по теме, как выясняется, что у неё одной верный взгляд на долбаную литературу! Других мнений нету, млин…
— Отпустите меня… — прошептала Клавдия, заворожённо наблюдая, как мальчик достаёт из длинной спортивной сумки ружьё. Она совершенно не разбиралась в оружии, но сразу, ни о чем, не спрашивая, интуитивно догадалась, что это не пугач и не детская игрушка. У школьника в руках оказалось настоящее заряженное ружьё, и если он будет неосторожен, то может случайно выстрелить!…
Холодный ствол упёрся ей в щёку. Боковым зрением Клавдия видела, как Боб, этот здоровенный буйвол, распахнул дверцу холодильника, затем залез туда, чуть ли не до пояса, и выволок за собой сразу все три полки с продуктами. Холодный борщ облил парня до колен, Мирка засмеялась. Боб грязно выругался и потянул с окна тюлевую занавеску. Один за другим, со звоном, стали отрываться кольца с карниза.