И без степени по психологии было ясно, что чувство вины напрямую связано с тем, как он бросил Шерлока на мосту.
Но затем приходили другие сны.
Ему пришлось признать, что, несмотря на все усилия, Мэри в них не участвовала. А Шерлок Холмс, между прочим, да. Многократно и явно.
Джон не был чужд симпатии к другим мужчинам. В конце концов, он писал роман об увлечении школьником, который был его другом, хотя и в истории, которую он рассказывал, не было ничего конкретного. Но суровые общественные ограничения против подобных отношений были настолько сильны, что он никогда не поступал, как ему велели чувства, и не выходил за рамки случайных связей на войне, которые случались скорее от отчаяния и одиночества, чем в порыве настоящей страсти.
Он уже обнаружил, что в Париже царили другие порядки. Похоже, никого не заботили старые правила. Может быть, ужасы войны породили новый мир. Может быть, из-за витающего духа Левого берега он задумывался о вещах, которые обычно скрывал.
Кроме того, внутри росло осознание, что Шерлок Холмс выходил за рамки всего, во что Джон верил или понимал о себе.
Но его сон нарушился не совсем от кошмаров или страсти. А из-за воспоминания о выражении лица Шерлока сразу перед тем, как Джон отвернулся и ушёл, бросив его одного на мосту. Он мысленно проигрывал этот миг перед глазами, и выражение никогда не менялось. Оно напомнило ему о глазах старой охотничьей собаки, которую его отцу пришлось усыпить, потому что та стала бесполезной. Мягкий взгляд карих глаз наполнился болью предательства. С мольбой о пощаде. С невыразимой печалью.
Все эти эмоции читались и в глазах Шерлока, когда они стояли на мосту на восходе.
Воспоминание о взгляде окончательно пробудило Джона. Он стёр влагу из глаз, застонал и скатился с кровати. Он побрёл в гостиную, всё ещё немного пошатываясь, и увидел Мери, сидящую за столом. Она обнимала ладонями чашку кофе и выглядела усталой. В её взгляде промелькнуло что-то, когда она подняла глаза на него.
— Привет, Джон, — сказала она, и в её голосе также звучали странные нотки, скрытые за напускной приветливостью, которая, он внезапно осознал, стала нормой между ними.
— Мери, — отозвался он. — Я не ждал тебя до завтра.
Она пожала плечами.
— Случилась путаница с билетами на поезд.
Джон лишь кивнул. Он прошёл в крошечную кухню и налил себе кофе, а затем присоединился к ней за столом. Только после первого глотка, он осознал, что возможно должен был поприветствовать Мери поцелуем. Но он не поцеловал, а сейчас делать это было бы неловко. Затем Джон осознал, что она вообще-то и не ожидала ласки.
В этот миг Джон понял, что их отношения фактически кончились. Агония началась задолго до их приезда в Париж, так что не удивительно. Они были слишком молоды, когда познакомились, стояли смутные времена, логично, что два бедствующих человека сошлись так легко.
Мери бросила взгляд на него.
— Выглядишь хуже, чем я себя чувствую, а я чувствую себя ужасно.
Он пожал плечами.
— Что, в итоге Париж пришёлся тебе не по вкусу?
Он не мог разобрать её тон.
— Париж прекрасен, — коротко ответил он.
Внезапно мысленно он покинул эту тесную комнату, вернувшись в ночь, залитую лунным светом, наполненную тихой беседой и звенящим напряжением между телами.
— Париж превзошёл мои ожидания, — наконец сказал он.
— Хорошо, — проговорила Мери.
Они допили кофе в тишине.
Он работал до самого конца дня, хотя большую часть времени рвал бумагу на мелкие кусочки. К вечеру было готово всего две страницы, от которых не тошнило, и Джон решил выйти, пока он, если и не продвинулся, то, по крайней мере, не сдал назад. Мери ушла ещё раньше, сославшись на интервью для её статьи о России.
Она всё ещё не вернулась, когда он решил прогуляться в спускающихся сумерках. Джон надел кепку и вышел.
Ненамеренно, как минимум не осознавая, куда шёл, он оказался на тротуаре перед галереей Лестрада. Она была закрыта из-за финальной подготовки к открытию выставки Шерлока всего через пару часов. Витрина была всё ещё зашторена. Джон попытался заглянуть в просвет занавесок, но ничего не увидел.
Он почувствовал себя глупо.
Джон вздрогнул, когда дверь внезапно распахнулась, и вышел высокий седовласый мужчина в изящном костюме.
— Мистер Уотсон, не так ли? — спросил он.
Джон, смутившись и поразившись, откуда мужчина его знает, кивнул.
— Да, простите, на самом деле я не собирался…
— О, не беспокойтесь. Вы в любом случае почётный гость.
Джон понятия не имел, что всё это значит.
— Я Грегори Лестрад, — представился мужчина, протянув руку.
— Приятно познакомиться, — сказал он, ответив на рукопожатие.
— Вы немного рано.
— О, я не… в смысле…
Лестрад лишь усмехнулся.
— Хотите взглянуть?
Джон действительно хотел ответить «да, пожалуйста», потому что он искренне жаждал увидеть работы Шерлока. Но был ли он готов увидеть самого Шерлока уже другой вопрос.
— О, да заходите, — пригласил Лестрад. — Вы можете осмотреться, пока никого нет. Даже художник ещё не пришёл.
Эта новость принесла облегчение, и он последовал за Лестрадом в галерею. Они прошли мимо столика, видимо, выполняющего роль импровизированного бара, а затем Лестрад коснулся его руки и развернул к стене. Джон забыл, как дышать, когда увидел картину.
— Это новая работа. Закончена прямо перед развешиванием. Вы знали, что он написал её?
Джон лишь покачал головой. У него не было слов.
— Не торопитесь, — добродушно сказал Лестрад. Джон едва уловил звук удаляющихся шагов, когда мужчина оставил его одного.
Джон смотрел на портрет раненого солдата, со странным ощущением, будто от лица двух людей. Он помнил происшествие, всё ещё мог чувствовать боль, слабость из-за лекарств, страх смерти. И в то же время, он смотрел на картину, как будто на портрете был изображен кто-то другой, потому что как мужчина из того времени и места теперь мог стоять здесь в парижской галерее?
Он потерял счёт времени, стоя там.
Наконец низкий голос прервал его размышления.
— Ты не давал мне покоя, — прошептал Шерлок ему на ухо. — Ты всё ещё не даёшь мне покоя.
Джон повернулся.
Шерлок был одет в другой чёрный костюм, на этот раз в комплекте с лимонно-жёлтой рубашкой и голубым сатиновым жилетом. Волосы лежали в художественном беспорядке. Джон решил, что Шерлок, несомненно, самое поразительное создание на свете.
— Тебе стоит знать, Джон Уотсон, что я не сентиментальный человек. Ты не часто будешь слышать выражения моих чувств. Но чтобы доказать свою серьёзность, я скажу это ещё раз. Ты не даёшь мне покоя с того самого дня и до сих пор.
— Прости, — ответил Джон.
Шерлок, похоже, сдержал слабую улыбку.
— За то, что ты был призраком в моей жизни? В самом деле, это не твоя вина.
Джон покачал головой.
— Нет, не за это. Прости, что я ушёл той ночью.
Шерлок смерил его взглядом.
— Что ж, да, это определённо твоя вина.
Джон снова повернулся к портрету.
— Я… испугался. И знаю, что это звучит нелепо.
— Нет, — ответил Шерлок. — Не звучит. Ты думаешь, я не испугался? Думаешь, что я до сих пор не в ужасе, когда стою здесь рядом с тобой?
Джон начал озираться, но они были одни. Лестрад, очевидно, проявлял тактичность.
— Я просто не понимаю, что происходит.
— И ты думаешь, что я понимаю? Я лишь знаю, что когда впервые увидел тебя десять лет назад, что-то случилось. И это никогда не отпускало меня.
Джон был не готов обсуждать такое.
— Спасибо тебе за него, — сказал он, кивая в сторону портрета.
— Я должен был написать его.
Джон глянул на время.
— Я лучше пойду.
— Ты мог бы остаться.
Он покачал головой.
— Я не одет для приёма. Не… готов для него. И это твой вечер. — Он посмотрел на Шерлока и твёрдо сказал. — Но я не сбегаю. Ты же понимаешь, да?
Шерлок отмахнулся.
— Конечно. Ты — идиот, что ж, все — идиоты, но, по крайней мере, ты не станешь поступать настолько по-идиотски два раза подряд. — Шерлок говорил отрывисто, но в его глазах плескалась жидкая платина.