- Ты готов? – властный голос Камиллы грозовой тучей нависает над головой Тарьея, заставляя его растерянно моргать. Светловолосая женщина непонимающе смотрит на него из-под очков и стучит каблуком по кафельному полу. Сердце Сандвика путается в сетях подлого страха и непозволительно быстро стучит. Он совершенно не готов снимать. Он абсолютно не готов увидеть Хенрика с его широченной улыбкой. Парень с трудом сдерживает сухой стон и молча кивает.
Тарьей отвлекается на настройку света в фотоаппарате и не реагирует на скрип серой шершавой двери, которая собственно и должна стать местом съёмки для первых кадров. В его голове роятся ядовитые мысли, разъедающие мозг, и он не может сосредоточиться. Как можно снимать, если перед глазами постоянно мелькает образ Хенрика с неизвестной девицей? В груди начинает колоть, но Сандвик улавливает твёрдые шаги за спиной. Этого не может быть.
- Привет, - Тарьей поворачивает голову на звук до боли знакомого голоса и замирает на месте. Сердце пропускает удар, а глаза округляются до невероятного размера. Он одновременно узнаёт и не узнает Хенрика в том парне, что стоит напротив и ослепительно улыбается, в привычной для него манере играя бровями.
Сандвик с открытым ртом осматривает его с ног до головы и теряется в собственных ощущениях. На удивление, пшеничные волосы Хенрика не уложены назад, как обычно, с лёгкими проблесками беспорядка, а разделены ровным пробором и прилизаны. У них появился тёмно-шоколадный оттенок, который просто призывает Тарьея провести по ним рукой. Воротник черной кожаной рубашки очерчивает длинную шею, а узкие коричневые штаны неприлично обтягивают все его… достоинства. Взгляд юного фотографа прикован к ногам Холма, а сердце испуганно мечется в груди, норовя проломить грудную клетку. Этот парень не перестаёт удивлять своей красотой, и Сандвик готов молиться на неё. Когда дыхание окончательно сбивается, Тарьей начинает чувствовать, что у него подкашиваются ноги.
- Эй, ты чего завис? – от удивления брови Холма взлетают вверх, а голос становится ватным. Хенрик прекрасно знает, что повергло Сандвика в такой жуткий шок. Если минуту до этого он ещё сомневался в выигрышности своего экстравагантного образа, то после реакции Тарьея все сомнения стёрлись в пепел. Холм по-прежнему сомневается в реальности чувств нового друга: тот либо скрывает их под маской застенчивости, либо в силу безнадежной ранимости видит в нём исключительно друга. Хенрик собирается выяснить правду.
- Прости, просто ты выглядишь так… необычно, - Тарьею хочется удариться лбом о ближайшую стену, потому что с губ сорвалось совсем не то слово, которое он собирался сказать на самом деле. «Офигенно», «сексуально», «потрясно», «эффектно» - почему из бесконечного потока наречий, вертящихся в голове, Сандвик выбрал грёбанное «необычно»? Детский сад какой-то.
- Я рад, что тебе понравилось, - на лице Хенрика расцветает восторженная улыбка, а в искрящихся глазах зарождается удушливая темнота, разбавленная хитрыми искорками. Холм видит своего мальчика насквозь, но не решается разрушить крепость, которую тот выстроил вокруг себя. Они близки и в то же время так далеки друг от друга. Два слепых идиота.
Хенрик, не задумываясь, затягивает Сандвика в тёплые объятия. Тот без сопротивления погружается в кольцо его рук, будто в ласковые потоки ветра, и довольно закрывает глаза. Холм треплет его кудрявые волосы и вслушивается в шумное дыхание. Он знает, что за протяжными вздохами скрывается то, в чём Тарьей наверняка боится признаться самому себе. Хенрику не нужны откровенные признания – сердце Сандвика скажет всё до последней капли. Хенке ощущает дробный стук его сердца, которое ударяется прямо ему в грудь, и лукаво улыбается. Он был прав, абсолютно прав. Тарьей буквально выскальзывает из рук Холма, когда ощущает на щеке горячую струйку пота. Ещё бы минута, и он бы возбудился. От Хенрика так сладко пахнет, его руки такие могучие и бархатные, что Сандвик готов разрыдаться от отчаяния прямо у него на глазах. Такой парень, как Холм, не может быть рядом с ним.
- Давай работать, - хмурится Тарьей, отгоняя от себя губительные мысли, и переводит взгляд на фотоаппарат. В горле щекочет острый ком, а в уголках глаз застывают немые слёзы. Хенрик не замечает растерянности юного фотографа, потому что послушно идёт на своё место. Он убедился в том, что ему не давало покоя, поэтому можно приступать к работе. Жаль, что Тарьей не разделяет его бодрого настроя.
Хенрик размещается в кресле, впиваясь лопатками в его твёрдую спинку. Красноречивая ухмылка мгновенно слетает с его беломраморного лица, вырисовывая на острых скулах томительную грусть. Худощавые руки сгибаются и опускаются на подлокотники. Холм изящно выгибает свое длинные пальцы, а Тарьей слышит неистовый звон в ушах. Силуэт Хенке перед глазами окутывается дымкой, и юный фотограф пытается усмирить дрожь. Тарьей нервно сглатывает, замечая ледяное выражение лица Холма, и приходит к осознанию, что это всего лишь мастерская игра. Но, даже зная, что горечь в голубых глазах напротив притворная, Сандвик не может выдержать задумчивого взгляда парня. Слишком много грусти. Слишком много боли. Но ведь это его чувства, а не чувства Хенрика. Подводные камни, которые в самый неподходящий момент могут всплыть наружу. Внутренние черви, дырявящие измученное сердце до крови. Он устал страдать от любви. Однажды он уже наступил на железные грабли и не хочет возвращаться в прошлое. Сандвик хочет, чтобы Хенке стал его счастливым настоящим и будущим.
Фотоснимки получаются удивительными, и Тарьей не может утаить победной улыбки. Хенрик искренне радуется вместе с ним, потому что его взвинченный вид на протяжении всей фотосессии выбивал его из равновесия. Если бы Сандвик не возился так долго с фотоаппаратом, а хоть на секунду позволил себе поднять глаза на Хенке, то заметил бы тревогу в его глазах. Холму до безумия хотелось успокоить своего мальчика поцелуем. Таким горячим, чтобы в груди взрывались фейерверки, таким глубоким, чтобы у Тарьея кружилась голова, таким нежным, чтобы он растаял в его руках, как шоколад. Но Хенрик не мог позволить себе такой роскоши, пока Тарьей не будет готов к этому, пока он сам его об этом не попросит.
Напряжение электрическими проводами повисло между парнями, когда на съёмочной площадке появилась девушка. Они втроём оказались заключёнными в клетке из облезлых блеклых стен, где нет места страхам и сомнениям. Но Тарьей не может перестать думать о том, что на колене у Хенрика сидит эта сомнительная девица, кажется, её зовут Леа. Её лицо скрывают длинные пшеничные волосы, но Сандвик уверен, что она смотрит только на Хенке. Тарьею становится тяжело дышать, и он судорожно перебирает пальцами фотоаппарат, пуская прожигающий взгляд в сторону Хенрика. У него дёргается кадык от горького возмущения в глазах Сандвика, но лицо остаётся неподвижным. Тарьей думает, что у Холма стальная выдержка, и наводит объектив. Плотная ткань тёмно-зелёных джинсов мнётся под тяжестью руки Хенрика, а взгляд максимально отрешённый, будто его ноги не раздвинуты так пошло, а его колено не оседлала малолетняя потаскуха. Тарьей больно прикусывает себя за щёку, чтобы отогнать мучительные мысли, но щелчок камеры его спасает. Это был последний снимок, потому что терпения больше не осталось. Через мгновение он исчезает за дверью, встречаясь с недоумевающим взглядом Карла. Тот замечает его полыхающие красные глаза и непонимающе хмурит брови. Сандвик на лету вешает на шею фотоаппарат и бежит в неизвестном направлении. Опять сбежал, уже в третий раз.
Хенрик бегло прощается с Леей, отблагодарив её за успешное сотрудничество, и мчится за Тарьеем. Плевать, что на нём до сих пор висит черная шёлковая рубашка, усеянная белыми кляксами. Плевать, что Камилла разъярённо кричит ему в спину. Плевать, что Карл провожает его тревожным взглядом. Ему нужно найти Сандвика, пока тот не нафантазировал себе самого худшего. Холм до сих пор не понимает, почему бегает за ним, как собачка. Он за Терезой никогда так не бегал, хотя встречались они не один год. Встречались. А что тогда у него с Тарьеем? Тот в упор не замечает, как Хенрик нежно к нему относится, как заботится о нём, как тянется к нему. Да он боготворит его, чёрт возьми. Почему весь его мир вдруг перевернулся вверх дном? Почему Холм всё реже улыбается, если рядом нет Тарьея? Почему сердце ожесточённо скрипит, когда рядом проходит этот солнечный мальчик? Почему руки трясутся, когда Сандвик смущённо смотрит на него из-под опущенных ресниц? Да потому что влюблён до безумия, уже три недели. С первого дня, когда увидел. Эти поникшие изумрудные глаза, натянутая улыбка, дрожащие ресницы и румяные щеки. Он помнит всё. Он помнит, как его сердце с хрустом растаяло от беспокойного взгляда этого мальчишки.