Хотел, чтобы первая ночь стала для Махмуда особенной…
Уберечь его, еще такого беззащитного перед жестокостью этого мира, от собственных ошибок.
Собственный первый раз, что с мужчиной, что с женщиной, Заганос не любил вспоминать. Связи, необходимые, чтобы добыть информацию, но не дающие почти ничего ни душе, ни телу. Он просто знал тогда, что ради блага своей страны нужно притвориться, изобразить влечение, завести разговор так, чтобы всё, интересующее его, было сказано совершенно случайно. Но после таких ночей хотелось долго отмываться в купальне и трудиться еще больше, чтобы забыть каждую мерзкую подробность. Позже он менял пассий, как перчатки, просто потому, что так делали многие другие военные.
Для Махмуда он такой судьбы не желал.
Мазь, снимающая боль. Даже самые откровенные ласки – осторожны, к чему спешить, вся ночь еще впереди. Каждое движение медленно, неспешно, как бы ни хотелось владеть и властвовать.
- Потерпи немного,… всё будет хорошо…
Махмуд зажмурился, глубоко вдохнул, пытаясь расслабиться, но доверчиво обнял Заганоса. Не сопротивлялся, только застыл, не двигаясь, и тихо застонал. И даже в этот миг помнил о том, что, по его мнению, было правильно,… шептал:
- Не волнуйся, не так уж это страшно…
Понемногу они оба привыкали к новым ощущениям, двигаясь медленно и плавно. Как будто становились единым целым, не только телом, но и мыслями и чувствами.
Нет, конечно же, эта вспышка удовольствия, настолько яркая, что кажется, будто ты уже где-то в воображаемом мистиками раю – просто телесное чувство… на самом деле любовь чаще всего оказывается просто иллюзией.
И все же, после, засыпая в теплых объятиях, Заганос чувствовал давно уже незнакомый покой на душе. Будто любовник защитил его от всех горестей и кошмаров прошлого. Хотя бы на эту ночь.
========== Глава 15 ==========
Дни за днями проходили спокойно, неспешно. Оказывается, быть в браке вовсе не так отвратительно, как представлялось по историям жизни других людей. Неужели Халил-паша и Салуджа-паша были правы, когда говорили, что чаще всего избранным всё же везет?.. Сейчас Заганос не мог судить совершенно уверенно, но… все-таки он начал привыкать к своему ни-шан.
Обсуждать за утренним кофе политику и повседневные дела, вместе просматривать письма от наместников, делать подсчеты. Первое, не самое благоприятное, впечатление от встречи на Совете со временем стало смутным и туманным – теперь, когда Махмуд научился спокойно высказывать свое мнение и сохранять самообладание, если с чем-либо не соглашался, говорить с ним стало намного интереснее. Да, свое первое место в выпуске и свой нынешний статус парень получил за способности и труд. И если продолжать делиться с ним своими знаниями и опытом, это будет похоже на работу ювелира, огранивающего драгоценный камень, чтобы тот раскрыл все свои грани и засиял.
Махмуд интересовался многими вещами, читал все заслуживающие внимания книги, которые только мог добыть,… и было что-то особенно привлекательное в том, как он устраивался на ковре, опираясь спиной о кресло или диван, и разложив вокруг себя самые разные тома, свитки, карты, тетради и карандаши, и забывал обо всем на свете, делая заметки, улыбаясь или хмурясь каким-то мыслям. Делая подсчеты, он по несколько раз проверял каждый лист, и заметно волновался, когда Заганос спрашивал, можно ли уже просмотреть.
Похоже, он серьезно воспринял то, что дела семейные и дела государственные – две разные вещи, и не хотел допустить ошибок, за которые пришлось бы стыдиться при всех.
Учиться друг у друга оказалось неожиданно увлекательно. Увидев, что ни-шан интересуется науками, Заганос показал ему свою лабораторию и разрешил понаблюдать за опытами. Хотя и предупредил в первый раз:
- Я не каждому доверяю настолько, чтобы позволить приходить сюда. Будь осторожен, вмешиваться в эту работу может быть опасно.
- Яды? – спросил Махмуд, со страхом и любопытством разглядывая колбы с жидкостями самых разных цветов.
- Не только и не столько. Есть вещества, которые полезны в малых дозах, а вот в больших могут и убить. Существуют настои, безвредные сами по себе, но опасные в сочетании с другими, или, например, с вином… как бы там ни было, химия и ремесло медика суеты не терпят.
Внимательный и сосредоточенный взгляд свидетельствовал о том, что каждое слово не только услышано, но и воспринято. Обучая мужа, Заганос иногда еле сдерживался, чтобы не погасить этот интерес и желание узнавать новое какой-нибудь неосторожной слишком уж ехидной репликой,… для того, чтобы стать отличным знатоком ядов и лекарств, Махмуду не хватало терпения, временами было слишком заметно, что его место среди живых существ и в гуще событий, а не в тишине подземелий. Да и той интуиции, свойственной истинным мастерам, у него не было. Но умениями, жизненно необходимыми на войне, он овладеет, изготовлять и применять лечебные мази со временем научится. И это уже не мало.
Никто ведь не идеален. Вот обращаться с птицами Махмуд умел. И уже не раз предлагал: «Хочешь, я для тебя сокола обучу? Найду подходящего птенца, и приручим его вместе. Ланнера, к примеру.* Ты привыкнешь».
Но, когда заходил такой разговор, Заганос предпочитал откладывать решение на потом. Он никогда не выезжал на соколиную охоту вместе с потомками знатных родов, и, бывало, слышал, что те перешептываются, говорят, якобы вкус и талант к некоторым занятиям прививается только в соответствующей семье. Казалось бы, он давно мог себе позволить содержать птицу, и не одну. И все же что-то в глубине души сопротивлялось этому. Глядя на огромного беркута на плече Махмуда, он думал, что никогда бы не решился держать подобное опасное создание так близко к лицу.
Откуда такой страх? Именно что страх, а не простая осторожность. Вероятно, причина выяснилась бы, если бы вопрос довелось обсудить – так часто уже бывало, что самые блестящие решения и неожиданные разгадки приходили в разговоре, даже в споре. Только для того, чтобы докопаться до темных глубин прошлого, пришлось бы прямо сказать: «Я боюсь крупных хищных птиц».
А признаться в таком он не мог. Даже соратнику и любовнику, данному самой судьбой.
Любовнику…
Ночи любви опьяняли, будто редкое вино.
Приятный сюрприз – в спутнике жизни, которого принял не сразу и до сих пор немного опасался, обрести ласкового и чуткого возлюбленного. Бывало, Махмуд краснел и смущался от слишком смелых слов и прикосновений, но ни разу не отказался попробовать что-нибудь еще. Он умел дарить себя без остатка, забывать обо всем. Отдаваться же ему было даже еще приятнее. Заганос никогда бы не представил себе такой осторожности и нежности… Махмуд так бережно касался его, будто был первым, будто ни разу не слышал всех этих язвительных фраз, основанных на горьком опыте: «телесная любовь – тоже оружие», «не всем везет так, как нам с тобой сейчас, любителей развлечься, причиняя боль другому, хватает что среди мужчин, что среди женщин», «небо в алмазах существует только в стихах, в жизни чаще всего всё гораздо прозаичнее, просто приятная судорога, не более». А может, как раз принял во внимание и хотел убедить в обратном, показать то самое, заветное, седьмое небо?
Что же, следует отдать должное, это у него получалось. И ведь не делал он ничего особенного, не знал всего того, что знают и умеют опытные жрецы и жрицы продажной любви. Но почему-то Заганос прикрывал глаза и вздыхал от удовольствия, когда Махмуд держал его за руку, медленно поглаживал пальцы, целовал запястье, легкими-легкими поцелуями поднимался выше, а затем прижимался губами к шрамам… и снова целовал нежно и едва ощутимо, и терся щекой о плечо, ласково поглаживал, шепча какие-то глупости, которые, впрочем, в такие моменты казались не смешными, а очень даже уместными. Он любил долгие прелюдии, и, бывало, Заганос стонал, требуя: «Хватит… не тяни уже!..». Хотя все равно втайне радовался, что любовник так его бережет. И после таких ночей засыпал спокойно, не переживая ни о чем.